Без этого человека русский авангард
канул бы в лету — на чердаках и в сараях, в чуланах и на заброшенных дачах. Влюбившись однажды в яркие краски и смелые формы, Георгий Костаки, ведомый интуицией и азартом, сделал коллекционирование произведений авангарда смыслом своей жизни.
Костаки в буквальном смысле слова спас многие картины Ольги Розановой, Любови Поповой, Климента Редько, Казимира Малевича, Михаила Ларионова, Василия Кандинского, Эля Лисицкого. Он заново открыл и бережно лелеял талант художников-нонконформистов Анатолия Зверева, Оскара Рабина, Владимира Вейсберга. Покидая страну в конце 1970-х, Георгий Костаки — отчасти вынужденно, в качестве «платы за выезд» - оставил большую часть своей легендарной коллекции советским музеям: картины и графику, иконы, собрание глиняной игрушки… Вторая часть уникального собрания была выкуплена греческим правительством после смерти коллекционера. В итоге благодаря Костаки картины великих художников-авангардистов можно увидеть в коллекциях самых крупных музеев России и зарубежья.
Первая симфония Шостаковича
1935, 99.8×68 см
История жизни Георгия Дионисовича Костаки (5 июля 1913, Москва — 9 марта 1990, Греция) удивительна так же, как и его наследие. Отец коллекционера, торговец чаем, грек Дионисий Костакис, приехал в Россию в начале ХХ века, а мать происходила из обедневшей греческой дворянской семьи. В семействе было четверо сыновей и дочь. Юность Георгия пришлась на тревожные 1930-е годы: конец НЭПа, индустриализация, коллективизация — все это проходило у него на глазах. Костаки закончил семилетку, женился в 19 лет на красавице Зинаиде Семеновне Панфиловой, дочери московского купца. Династия приумножилась: у четы родилось четверо детей, три дочери и сын. Торговля понемногу сходила на нет, и глава клана Дионисий Костакис устроил троих сыновей шоферами в разные посольства, а старшую дочь выдал замуж за богатого грека.
Георгий Костаки (в центре) с семьей и братом Николаем Костаки (на фото справа от Георгия). Празднование нового 1954 года. Источник. Николай Костаки с 1941 по 1989 годы проработал в посольстве Великобритании переводчиком, руководил русским персоналом. За свои заслуги Николай Костаки получил орден Британской империи от королевы Елизаветы II.
Особой любви к советской власти в семье Костаки не было никогда, и даже греческие паспорта не гарантировали спокойной жизни. Когда в 1941 году произошел разрыв дипломатических отношений между СССР и Грецией, Георгий стал работать сторожем в посольстве Финляндии, а позже перебрался в посольство Швеции. В 1944 году Георгий Костаки устроился администратором в канадское посольство, с большой валютной зарплатой и дипломатическим статусом, где проработал долгие годы.
Увлечение коллекционированием пришло к Костаки во времена, когда он возил греческих дипломатов на шикарном «лендровере». Окончание периода НЭПа выплеснуло на прилавки комиссионных магазинов множество антикварных предметов — продавали картины и мебель, посуду и ковры. Стоили они сравнительно недорого, и Георгий, имея солидную зарплату и большие связи, мог позволить себе многое. Он начал с картин голландцев, покупал фарфор и старинное серебро. И все бы ничего, но амбиции «грека-чудака» простирались куда дальше.
Как вспоминал Костаки, «все, что я собирал, уже было и в Лувре, и в Эрмитаже, даже в частных собраниях. Продолжая в том же духе, я мог бы разбогатеть, не больше…» И вот однажды ему на глаза попалась картина Ольги Розановой «Зеленая полоса». «Возникло ощущение, что я жил в комнате с зашторенными окнами, а теперь они распахнулись и ворвалось солнце!» — так коллекционер описал свою первую встречу с русским авангардом. Случилось это уже после войны, в 1946 году.
Как вспоминал Костаки, «все, что я собирал, уже было и в Лувре, и в Эрмитаже, даже в частных собраниях. Продолжая в том же духе, я мог бы разбогатеть, не больше…» И вот однажды ему на глаза попалась картина Ольги Розановой «Зеленая полоса». «Возникло ощущение, что я жил в комнате с зашторенными окнами, а теперь они распахнулись и ворвалось солнце!» — так коллекционер описал свою первую встречу с русским авангардом. Случилось это уже после войны, в 1946 году.
Как позже выяснили искусствоведы, первой картиной Розановой, поразившей Костаки, была все-таки не «Зеленая полоса», которую он позже получил в подарок от друга и потомственного коллекционера Игоря Качурина, его первого проводника в мир авангарда. «Первенцем» в собрании русского авангарда Костаки была картина художницы «Парикмахерская» (1915) из коллекции Николая Харджиева, большого знатока русского авангарда, которую Костаки у него и купил.
Харджиев, с которым Костаки познакомил Роберт Фальк, способствовал расширению круга общения начинающего коллекционера, познакомил его с семьей художников Эндер — Борисом, Марией и Ксенией, рассказывал о творчестве таких звезд авангарда, как Малевич и Матюшин. Костаки познакомился и стал поддерживать отношения еще с одним знаменитым коллекционером авангарда, Яковом Рубинштейном. Голландцы были забыты — их работы стали источником средств для полной реорганизации коллекции: отныне Костаки сделался адептом кубизма и супрематизма, конструктивизма и пластической живописи, оставив классику — равно как и соцреализм — за пределами круга интересов.
Харджиев, с которым Костаки познакомил Роберт Фальк, способствовал расширению круга общения начинающего коллекционера, познакомил его с семьей художников Эндер — Борисом, Марией и Ксенией, рассказывал о творчестве таких звезд авангарда, как Малевич и Матюшин. Костаки познакомился и стал поддерживать отношения еще с одним знаменитым коллекционером авангарда, Яковом Рубинштейном. Голландцы были забыты — их работы стали источником средств для полной реорганизации коллекции: отныне Костаки сделался адептом кубизма и супрематизма, конструктивизма и пластической живописи, оставив классику — равно как и соцреализм — за пределами круга интересов.
Георгий Костаки в своей квартире на проспекте Вернадского на фоне работ Василия Кандинского и других русских авангардистов из своей коллекции. 1973. Фото: Игорь Пальмин. Источник.
Русский авангард
покорил сердце Георгия. Он собирал все, до чего мог дотянуться, приобретал картины у родственников художников, которые в голодные послевоенные годы с радостью избавлялись от ненужного «хлама» — так к нему попали картины Клюна и Малевича, Матюшина и Поповой. Встретив редкую работу, в которую влюблялся, мог тут же снять с жены шубу и обменять на картину
Случались и курьезные истории. На даче родственников Любови Попвой, в Звенигороде, Костаки увидел, что одной из работ художницы, написанной на фанере, было… заколочено окно. На просьбы продать работу коллекционера попросили взамен достать фанеру такого же размера, чтобы снова заколотить окно. Еще одну картину — «Абстракцию» кисти Родченко — использовали в качестве скатерти. Неизвестно, где бы она оказалась, если бы ее не спас Костаки. На его счету не только находки, но и открытия новых имен. Так, именно Костаки обратил внимание на картины мужа Надежды Удальцовой — Александра Древина.
Коллекционер был лично знаком с Родченко и Татлиным, Крученых и Удальцовой. Некоторые художники с легкостью и даже радостью продавали Костаки свои работы, но вот Татлин был очень упрям. «Генерал советского авангарда», автор знаментой «Башни Татлина», и в зрелом возрасте был человеком подозрительным, а к концу жизни и вовсе стал нелюдимым. Он ни за что не хотел расставаться со своим детищем — лонжероном летательного аппарата «Летатлин». После смерти художника его работы перешли к скульптору Алексею Зеленскому, как и вожделенный лонжерон. Только через 20 лет этот экспонат попал к Костаки — его привезла коллекционеру дочь Зеленского, когда услышала, что тот собирается эмигрировать.
Случались и курьезные истории. На даче родственников Любови Попвой, в Звенигороде, Костаки увидел, что одной из работ художницы, написанной на фанере, было… заколочено окно. На просьбы продать работу коллекционера попросили взамен достать фанеру такого же размера, чтобы снова заколотить окно. Еще одну картину — «Абстракцию» кисти Родченко — использовали в качестве скатерти. Неизвестно, где бы она оказалась, если бы ее не спас Костаки. На его счету не только находки, но и открытия новых имен. Так, именно Костаки обратил внимание на картины мужа Надежды Удальцовой — Александра Древина.
Коллекционер был лично знаком с Родченко и Татлиным, Крученых и Удальцовой. Некоторые художники с легкостью и даже радостью продавали Костаки свои работы, но вот Татлин был очень упрям. «Генерал советского авангарда», автор знаментой «Башни Татлина», и в зрелом возрасте был человеком подозрительным, а к концу жизни и вовсе стал нелюдимым. Он ни за что не хотел расставаться со своим детищем — лонжероном летательного аппарата «Летатлин». После смерти художника его работы перешли к скульптору Алексею Зеленскому, как и вожделенный лонжерон. Только через 20 лет этот экспонат попал к Костаки — его привезла коллекционеру дочь Зеленского, когда услышала, что тот собирается эмигрировать.
Читайте также
Малевич и Татлин: подробности противостояния
Костаки был азартен, он менялся, торговался, мог по неосторожности купить «фальшак» Пикассо, но со временем приобрел опыт и стал большим авторитетом во всем, что касалось русского (и, по времени создания работ — советского) авангарда. Это признавали не только русские музейщики, но и зарубежные специалисты — в частности, первый директор МоМА Альфред Барр, который, приехав в СССР, свел знакомство с «греком-чудаком» в 1956 году. Костаки презентовал Барру несколько рисунков Анатолия Зверева, которые очень быстро попали в экспозицию МоМА и были горячо приняты западной публикой.
На фото — Марк Шагал в гостях у Георгия Костаки. Москва. 1973. Фото Владимира Янкилевского. Архив А.Г.Костаки. Источник.
В 1955 году Костаки отправился в свою первую зарубежную поездку — в Швецию, лечить почки (странно, что он не воспользовался услугами советских врачей). Тем не менее… После Швеции — как не заехать в Париж? Там Костаки разыскал и свел знакомство со звездами русского авангарда — Михаилом Ларионовым и Натальей Гончаровой, Иваном Пуни и вдовой Кандинского — Ниной. Встретился он и с Марком Шагалом, поехал к художнику в Сен-Поль-де-Ванс, на юг Франции. Их знакомство обернулось многолетней дружбой и перепиской. Костаки не только владел несколькими работами Шагала, но и по просьбе художника выяснял судьбу некоторых его работ, оставленных в СССР. Во время своего единственного после эмиграции визита на Родину в 1973 году Марк Шагал посетил домашний музей Костаки на улице Вернадского.
Георгий Костаки и художник Анатолий Зверев. 1978. Фото: Игорь Пальмин, из личного архива. Источник.
В пятидесятых пришло время нонконформистов, и это была еще одна линия коллекции: Плавинский и Рабин, Краснопевцев и Вейсберг, а позже — Вулох, Свешников… Особенно любил Костаки творчество Анатолия Зверева и Дмитрия Краснопевцева. По словам старшей дочери коллекционера, Натальи, Анатолий Зверев был для Георгия Костаки практически сыном. Художник часто жил в семье Костаки, его кормили и одевали, опекали — Зверев не особо заботился о своем внешнем виде и был «гол, как сокол».
Анатолий Зверев. Портрет
Лили. 1957
Анатолий Зверев. Автопортрет
. 1957
Анатолий Зверев. Автопортрет
. 1959
Анатолий Зверев. Женский портрет
. 1957–1959
Анатолий Зверев. Супрематическая композиция. 1959
Анатолий Зверев. Супрематическая композиция. 1959
Артхив писал о том, что несколько лет тому при создании музея Анатолия Зверева к «ядру» коллекции его работ примкнули и более 600 работ, которые подарила Алики Костаки, дочь Георгия Костаки. Имеется даже легенда о «лав стори» и сватовстве, изложенная коллекционером в мемуарах: мол, увлекающийся, истинный художник Зверев был влюблен в Алики и как-то за день нарисовал 57 ее портретов.
Художник Валентин Воробьев, впервые попавший в квартиру Костаки на Бронной в феврале 1960 года, так описывал ее хозяина: «…среднего роста, элегантно одетый и очень смуглый, чернобровый, с густой растительностью на голове, и не просто плотный, а круглый, как барабан, с „докторским“ животом, копченые глаза, очки и сигара во рту. Вылитый буржуй советских карикатур… Стены комнаты от потолка до пола были увешены яркими, супрематическими картинами Казимира Малевича, Ивана Клюна и Варвары Степановой, а на самом ярком месте последнее приобретение — картина Климента Редько „Политбюро“, скорее сюрреалистического, чем кубистического стиля. На огромном, кованном сундуке лежала груда лихо закрученных зверевских акварелей…»
Климент Редько. «Восстание». 1925. Государственная Третьяковская галерея. Из коллекции Георгия Костаки
Семья Георгия Костаки; слева направо: дочь Алики (Лиля), жена Зинаида Семеновна, дочь Наталья, внучка Катя. Середина 70-х гг. Источник.
Уже был задел, уже было, что показать другим. Для того, чтобы разместить максимальное количество работ, Костаки купил три квартиры и объединил их. В доме Костаки двери были открыты для всех, и 15-й этаж не был препятствием для посетителей. Художники и искусствоведы, коллекционеры и музыканты, дипломаты и критики — кто только не посетил импровизированный музей Костаки на проспекте Вернадского, 59! Костаки желал, чтобы работы были на виду — он пытался хлопотать о том, чтобы в Москве открыли Музей современного искусства на основе его коллекции, вел переговоры с представителем Русского музея в Санкт-Петербурге… Не отдать в запасники — нужно выставлять, показывать искусство авангарда!
Георгий завел гостевую книгу, в которой сохранились автографы Марка Шагала и Эдварда Кеннеди, Игоря Стравинского и многих других выдающихся личностей. Директор Британской Королевской Академии, Норман Рид, оставил такую запись: «Сделай вы для Великобритании то, что сделали для России, вы бы стали сэром Костаки…». Однако для Советского Союза и его партийных деятелей Костаки был, что называется, занозой. КГБ постоянно следило за потоком гостей, брал на заметку и художников.
Георгий завел гостевую книгу, в которой сохранились автографы Марка Шагала и Эдварда Кеннеди, Игоря Стравинского и многих других выдающихся личностей. Директор Британской Королевской Академии, Норман Рид, оставил такую запись: «Сделай вы для Великобритании то, что сделали для России, вы бы стали сэром Костаки…». Однако для Советского Союза и его партийных деятелей Костаки был, что называется, занозой. КГБ постоянно следило за потоком гостей, брал на заметку и художников.
Георгий Костаки в своей квартире на проспекте Вернадского, 59. Москва, 1974. Фото: Игорь Пальмин
Тревожная атмосфера вокруг семьи Костаки стала сгущаться в начале 70-х. Было несколько краж, и шантаж, и пожар на даче в Баковке, где, по словам коллекционера, сгорело множество картин (в том числе рисунки Анатолия Зверева), а часть работ похитили — смутная история. Как рассказывала дочь коллекционера — Алика, неким ключевым моментом оказалась печально известная «Бульдозерная выставка»: на ее разгроме Костаки отважился обратиться к чиновнику со словами о том, что происходящее — сродни деяниям фашистов. Семья решила выехать в США, где у Костаки были некоторые связи — его несколько раз приглашали читать лекции по авангарду. Собственно, во время одной из такОбстановка накалялась. их поездок Костаки, выступая по радио, заявил о намерении уехать из СССР и оставить коллекцию государству.
Он прекрасно понимал, что «даром» его не выпустят, и без щедрого жеста он может лишиться всего целиком. Разумеется, все работы оставлять коллекционер категорически не захотел; собрание надо было разделить. И вот весной 1977 года, пользуясь своими знакомствами в МИДе, Костаки добивается специального решения секретариата ЦК КПСС, согласно которого ему дают разрешение на выезд и вывоз коллекции при условии передачи ее части в пользу Третьяковской галереи, а собрания икон — Музею Андрея Рублева. Дележ начался в марте и продолжался до августа 1977 года.
Он прекрасно понимал, что «даром» его не выпустят, и без щедрого жеста он может лишиться всего целиком. Разумеется, все работы оставлять коллекционер категорически не захотел; собрание надо было разделить. И вот весной 1977 года, пользуясь своими знакомствами в МИДе, Костаки добивается специального решения секретариата ЦК КПСС, согласно которого ему дают разрешение на выезд и вывоз коллекции при условии передачи ее части в пользу Третьяковской галереи, а собрания икон — Музею Андрея Рублева. Дележ начался в марте и продолжался до августа 1977 года.
Георгий Костаки на фоне работ из своей коллекции. 1970-е годы
Георгий Дионисович вспоминал: «Пришел Манин, заместитель директора Третьяковской галереи, и мы начали дележку… Надо сказать, что Манин оказался благороднейшим человеком. Порой у нас с ним доходило до спора. Он говорил: «Это, Георгий Дионисович, оставьте себе». А я в ответ: «Нет, это вы должны взять, потому что это — единственная вещь, и второй такой нет». Так было, например, с моим любимым рельефом «Пробегающий пейзаж» Клюна, который я просто обожал. Он воспроизведен на обложке большой книги — я знал, что этот Клюн — один-единственный и не хотел брать его с собой, настоял на том, чтобы музей оставил ее себе…"
Третьяковке досталось 834 произведения — 142 живописных полотна и графика. СССР выплатил коллекционеру компенсацию — 500 000 рублей, однако искусствоведы оценивали переданное в размере 10 миллионов долларов, а по нынешним ценам — свыше 100 миллионов. Сумев по итогам раздела сформировать две представительные коллекции, Костаки увез с собой значительное собрание: до раздела в его собрании было около 5 тысяч единиц.
Третьяковке досталось 834 произведения — 142 живописных полотна и графика. СССР выплатил коллекционеру компенсацию — 500 000 рублей, однако искусствоведы оценивали переданное в размере 10 миллионов долларов, а по нынешним ценам — свыше 100 миллионов. Сумев по итогам раздела сформировать две представительные коллекции, Костаки увез с собой значительное собрание: до раздела в его собрании было около 5 тысяч единиц.
Заметим, речь шла не только об авангарде. Авторские игрушки XIX века, которые Костаки приобрел у наследников артиста Николая Церетели, были не столько проявлением большого интереса к этому виду искусства, сколько данью уважения к коллекции, которая много значила для ее собирателя. Купив все собрание, Костаки помог коллекции остаться целостной, такой, какой ее создал Церетели. В 1977 году коллекцию было решено оставить в Союзе. Сегодня эти экспонаты хранятся в историко-архитектурном музее-заповеднике «Царицыно».
Кисловодский пейзаж со створками дверей
1913, 98×102 см
О своей жизни, о людях, которых он повстречал, собирая предметы искусства, Геооргий Костаки написал в книге «Мой авангард
. Воспоминания коллекционера», которая была опубликована уже после смерти Георгия Дионисиевича, в 1993 году. «Легче легкого было бы взять все лучшее себе. Я мог взять „Портрет Матюшина“ Малевича. Отдать несколько Ларионовых, еще что-то и взять Малевича… Но я не стал этого делать. Не взял, потому что, пока я жил в России и создавал эту коллекцию, у меня было много друзей, которые меня уважали. Скажут, что Костаки радел не за искусство, за русский авангард
, а просто соблюдал свой интерес и, зная цену произведениям, он, сукин сын, взял все лучшее и увез. Меня бы осудили даже самые близкие. Я не пошел по такому пути и считаю, поступил правильно».
Не найдя в США теплого приема, семья Костаки переехала на историческую родину, в Грецию. На склоне лет Георгий Дионисович успел увидеть официальное признание русского авангарда на его родине, в СССР. В 1986 году Третьяковская галерея открыла выставку, составленную из картин, подаренных музею в разные годы. В экспозиции представили 15 работ из коллекции Костаки — это был один из первых показов работ русских авангардистов для широкой публики. Вопреки тревогам музейщиков, партийное руководство выставку «приняло», и с тех пор русский авангард
стал «публичным», а картины из коллекции Георгия Дионисиевича вошли в постоянную экспозицию искусства ХХ века.
Казимир Малевич. «Портрет». 1910
Соломон Никритин. «Человек и облако». Середина 1920-х гг
Любовь Попова. «Кубофутуристический портрет». 1915
Начало XX века, 60.7×86.7 см
Иван Клюн. «Красный свет». Середина 1920-х гг
Михаил Матюшин. "Музыкально-живописная конструкция". 1918
Эль Лисицкий. Эскиз памятника Розе Люксембург. 1919−1920
Георгий Костаки со своей работой (источник фото).
На склоне дней Костаки и сам стал писать картины, создав около 200 работ. Работал маслом и акварелью, писал греческие и российские деревенские пейзажи. После кончины Георгия Костаки в 1990 году его дочь, Алики, позаботилась о том, чтобы коллекция отца осталась цельной. Кое-что осталось у детей, но основная часть коллекции — 1275 работ — было продано греческому правительству (ориентировочная стоимость — около 42 млн евро по ценам 2001 года) и вошло в собрание Музея современного искусства в Салониках, который был открыт в 1997 году. В 2018 году музей представил обновленное пространство для уникальных экспонатов из коллекции Костаки.
Главная иллюстрация: Георгий Костаки. Источник фото
