Даларнийские девушки в бане

В конце 1880-х Цорн начинает усердно практиковаться в жанре, который прославит его не меньше портретов: ню на открытом воздухе. Он не особо заморачивается с сюжетом и драматургией таких полотен, все его внимание захватывает природная красота пышных, пышущих здоровьем тел. Художник пишет женщин буквально там, где застал: во время или после купания в открытом водоеме (1, 2, 3), либо где-то рядом с ним (1, 2).

Картина Цорна «Даларнийские девушки в бане» выбивается из общего ряда тем, что водные процедуры осуществляются в закрытом помещении и страстной, буквально огненной палитрой. По некоторым сведениям, для многих работ художник намеренно ограничивал выбор цветов, предпочитая желтую охру, кадмий красный средний, черную слоновую кость и белый. Глядя на полотно, так и слышишь, как шведский здоровяк глаголет в присущей ему резкой прямолинейной манере: «Много ли надо умеючи?»

Дом, милый дом

Куда бы ни закидывала Цорна судьба – в Лондон, Чикаго, Петербург иль Париж – его всегда неукротимо тянуло на родину. Всем своим большим и могучим сердцем он любил шведскую глубинку, что была его колыбелью, и всякий раз неизменно возвращался, дабы обновить связи с корнями, которые никогда не обрубал.

Даларна – название провинции, где родился художник (в современной Швеции соответствует административной единице «лен Даларна»). Каждую весну и лето он проводил здесь в усадьбе Цорнгорден, которую начал обустраивать в 1888 году, перевезя на приобретенный участок земли в Муре старый дом своего деда. Тут он встретил и свой последний закат – редчайший случай, когда в биографии художника совпадает место рождения и смерти.

Цорн ценил простую, не отличавшуюся особой изысканностью или утонченностью красоту местных женщин. Само собой, это находило отражение в его творчестве. Один из наиболее ярких, характерных образов – шведскую крестьянку Маргит – он напишет спустя три года после обоснования в Цорнгардене. И если бы ее портрет и изображение девушек в импровизированной деревенской сауне не разделяли 15 лет, можно было бы запросто предположить, что Маргит – одна из них: такая же румяная, крепкая, полнотелая блондинка с красной лентой в волосах.

У Цорна есть еще картина с очень похожими героинями, захваченными чуть ли не в таких же декорациях. И лишь официальная дата ее написания (годом ранее «Даларнийских девушек»), мешает поставить полотно в диптих с ними. А ведь «Купальщицы» прямо-таки продолжают сюжет. То ли разморенные после горячих водных процедур, то ли утомленные позированием неугомонному живописцу, крестьянские Джоконды со скучающим видом наблюдают за пламенем печи – все с теми же неизменными красными лентами в волосах.

Цирк, да и только

О скорости, с которой работал Цорн, ходили легенды. Говорили, он способен написать обнаженную натуру буквально за один сеанс. И глядя на уверенный, размашистый, решительный мазок – особенно на заднем плане картины «Даларнийские девушки в бане», закрашенном почти условно – охотно в это веришь.

В сети ходит история, которую одному художнику рассказал его учитель, а тому учителю – его учитель, лично присутствовавший на представлении в Петербургской академии художеств. Цорна ждали, чтобы он продемонстрировал студентам выдающийся талант и сенсационную скорость работы.

Далее события развивались как в анекдоте. Именитый швед опаздывает, с порога сбрасывает шубу из волчьего меха с меховой шапкой и тут же начинает творить. «Мы все ждем шедевра, но пока кроме отдельных мазков, беспорядочно, как нам кажется, наносимых на холст, мы ничего не видим. Но мы верим в талант и виртуозность Цорна, мы знаем, что еще все впереди, и нас ждет рождение виртуозно исполненного женского тела. И вот происходит то, чего мы меньше всего ожидали. Цорн что-то говорит стоящему рядом с ним человеку, как видно, своему переводчику, который громогласно заявляет: «Господин Цорн извиняется, что должен прервать работу, он устал. Сеанс откладывается на завтра»».

На следующий день история повторяется: маэстро ссылается на усталость и в очередной раз переносит создание шедевра. Придя на третий сеанс, никто из преподавателей и студентов уже не ждал чуда. Но Цорн не был бы Цорном, если бы опять не обманул ожидания: «Мы не успевали следить за кистью, которая молниеносно переходила от палитры к холсту и обратно. Художник почти не задумывался, не делал пауз, не вглядывался в натуру, а только бросал на нее молниеносные взгляды. А на холсте уже оживало изображение. С каждой минутой оно становилось все ясней и ясней. И вдруг мы поняли, что работа завершена. Она так же неожиданно завершилась, как и началась. Все замолкли. Цорн артистическим движением подписался в правом нижнем углу, а зал аудитории зааплодировал. И только тогда мы поняли, что первые два сеанса Цорн только тем и занимался, что изучал натуру, подготавливал смеси, делал про себя какие-то расчеты, нам неведомые, и готовился к третьему сеансу, заключительному. Как студенты, так и профессора, в дальнейшем обсуждая эти три сеанса Цорна, говорили, что невнимательно следили за тем, что делал художник в течение первых двух сеансов, настолько были разочарованы, а когда был третий сеанс, у них не было времени проанализировать происходящее, так молниеносно все происходило. Этого никто не мог себе простить».

Автор: Наталья Азаренко