Портрет Алексея Бобринского в детстве

В числе других полотен, полученных Русским музеем из петербургской камер-цалмейстерской конторы (учреждения, ведавшего убранством и меблировкой императорских покоев) был и портрет миловидного двух- или трехлетнего малыша с погремушкой в руке. Авторство картины было под вопросом. Что же до личности ребёнка, то на основании имевшегося на обороте ярлыка с указанием, что ранее картина хранилась в личных покоях Екатерины II, резонно предположили, что это не кто иной как великий князь, будущий император Павел I в младенчестве.

Стилистическая экспертиза очень скоро установила не только автора (им, безусловно, мог быть только Рокотов – наиболее ценимый при дворе портретист, не раз писавший и Павла, и саму Екатерину, и даже её фаворитов), но и время создания – примерно середину 1760-х годов. На этом все вопросы атрибуции портрета могли бы считаться исчерпанными. Но вот незадача! Великий князь Павел, наследник русского престола, родился в 1754-м. А значит, к середине 60-х он должен был быть скорее мрачным подростком (или, как тогда говорили, недорослем), чем трогательным карапузом в младенческом платьице и чепце.

Можно было бы списать несоответствие на ошибочно высчитанную хронологию. Но был еще более четкий признак, что на портрете всё же не Павел. Дело в том, что на пятый день после рождения наследник престола был пожалован орденом - высокой регалией, с которой он впоследствии изображался на всех без исключения портретах (вспомним, например, детские портреты Павла, написанные Алексеем Антроповым или Антоном Лосенко). Младенец же с портрета Рокотова никаких царских отличий не имел.

И вдруг всё стало на свои места: это действительно был сын Екатерины (ведь с чего бы ей держать в собственных комнатах портрет чужого ребенка?), но не Павел! В 1762 году, перед самым переворотом, приведшим её к власти, Екатерина в атмосфере строжайшей тайны родила мальчика от своего возлюбленного Григория Орлова.

Ей даже не пришлось хорошенько разглядеть новорожденного. Никто не должен был узнать о событии, поэтому преданный гардеробмейстер Екатерины Василий Шкурин инсценировал пожар в одном из подсобных помещений Зимнего дворца, отвлекая внимание челяди, а сам навсегда унёс бастарда из царских покоев. В семье Шкурина он воспитывался до 12-ти лет, потом будет отдан в Сухопутный шляхетский корпус, командирован за границу и лишь в 20 лет узнает тайну своего рождения.

Незаконный сын Екатерины получил имя Алексей и фамилию Бобринский, произведённую от названия села Бобрики, купленного для него матерью, чтобы в дальнейшем обеспечить ему какой-то доход.

Не секрет, что Екатерина терпеть не могла детей. «Бедный, бедный Павел» (в фильме под таким названием его гениально играет Виктор Сухоруков) боялся своей августейшей маменьки до озноба и икоты. Незаконный же Бобринский долгое время скитался вдали от родины, бросался, как все молодые люди его круга и возраста, в авантюры и кутежи, время от времени посылал униженные прошения об «особой милости» посетить Петербург. Уже взрослым человеком он был несколько раз снисходительно, но и с необходимой дистанцией принят Екатериной. Материнские чувства никогда не входили в число её добродетелей. Кому-то это покажется чудовищным, но власть в Российской (да и не только) империи – вообще жутковатая штука. Как остроумно заметил Тютчев, «наша история до Петра – сплошная панихида, после – одно уголовное дело».

Знал ли Рокотов интимный секрет Екатерины – тайну рождения ребёнка, чей портрет был ему заказан? По-видимому, знал. Об этом говорит и скрупулезная тщательность исполнения, и главное, то очевидное, не подлежащее сомнению сходство с августейшей матерью, которое Рокотов, намеренно или случайно, придал малолетнему Алексею Бобринскому.

Автор: Анна Вчерашняя