Из книги Натальи Гарбер «Как писать в 21 веке?» (ИД Феникс, 2013)
Пленэр как мемуары, или как заставить коллекционера купить серию картин целиком?
Пленэр как мемуары, или как заставить коллекционера купить серию картин целиком?
Любой исторический роман дает превосходную картину эпохи, в которой жил его автор.
Курт Тухольский, немецкий писатель-публицист первой половины XX века
Молодая художница Марина Герасина, студентка Санкт-Петербургского института живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина принесла на мою литературную студию «обратного иллюстрирования» в Пушкинских горах серию акварелей.
Обратное иллюстрирование – это задача создать литературное, текстовое оформление картин художника для его альбома. Плохо, когда весь альбом – это просто изображения, лучше, когда у них есть названия, но совсем хорошо, когда кроме названий есть и подписи в виде небольших историй. И просто отлично, если эти подписи составляют собой цельную историю, заставляющую зрителя-читателя переходить от одной страницы к другой, ощущая себя не праздным зевакой, а собеседником мыслящего художника в его путешествии по этой земле. Поэтому мы с Мариной стали делать историю из ее картин, а потом – историю для подписей под этими картинами.
Эскизы представляли собой акварельные зарисовки Пушкинских гор. Марина откровенно предпочитает пейзажи интерьерам и жанровым сценкам, а на вопрос – какая картина, по-твоему, лучшая? – она указала на панорамный пейзаж заливных лугов с Савкиной горки. По прозрачному голубому небу плывут редкие перистые облачка, под ними колышется кипами красивая группа деревьев, перетекающая в полоску леса вдалеке. Перед кипами, ближе к зрителю, разлилось поле цветов, а еще ближе к нам – размытое пятно травы под ногами художника, озирающего все это благолепие с высоты.
Ну, что же, это узел действия истории, подробно описанный в Главе 4. И теперь нам надо построить историю вокруг этого момента.
Ищем героя – о ком эта история. Первое, что приходит на ум при виде этой картины, где над почти неподвижным пейзажем внизу на уровне наших глаз движутся облака, отделенные от всего, что внизу, почти тем же расстоянием, что и художник – это слова «Плыву себе мимо». Однако по цвету пейзаж внизу достаточно ярок и потихоньку тянет к себе внимание от облаков. Остальные акварели – это дорожка от дома в солнечный день, несколько видов камней у реки под мелким дождиком – подальше, поближе, и просто сами камни. Сама эта река была нарисован отдельно, неожиданно розовая среди зеленых долин и смурного, но еще не дождливого неба.
Нашлась еще картинка с омытыми дождем деревьями на склоне, - и с тяжелыми, еще влажными листьями. Рядом лежал совершенно размытый пейзаж, будто нарисованный под проливным дождем, когда воды из баночки не надо – она течет с небес. Обнаружилась также картинка лесной излучины реки, нарисованная с низкого берега, и две панорамы текущей мимо реки: одна серо-сизая, с обилием воды и так близко, будто художник стоит ногами в реке, а другая – голубая, с небом в пол-листа, пышными праздничными облаками, нарядной синей рекой и сизо-зеленой четкой травкой под ногами художника.
Ну, а еще сбоку валялась недорисованная картинка со знаменитой Михайловской мельницей, которая в процессе рисования почему-то надоела художнице совершенно. Более того, Марина попробовала еще раз сделать мельницу – и не пошло, что-то оказалось скучно делать знаменитые пейзажи. А вот не знаменитые вышли интересно
Карандашные наброски детей и коровников, с парой лесных закуткой мы отложили – это была очевидно другая история, для другой книжки. Разложили акварели, обнаружили, что если убрать вторую мельницу, их на наше счастье ровно 12 – по числу этапов «Путешествия героя» Дж. Кемпбелла из книги «Герой с тысячей лиц», которое я приводила в четвертой главе. Вот и славно, сказали мы, и стали раскладывать историю путешествия художника, а заодно и зрителя.
Главный шедевр с кипами, где облака плывут себе мимо, - это, как мы поняли, узел. Что до и после? Ну, домик с дорожкой – это, видимо, начало – мир героя, он же призыв к путешествиям, потому что художник в нем стоит уже на дорожке, хотя колеблется, стоит ли уходить – поэтому рисует дом, а не то, куда от него можно уйти. Уйдя от дома, художник продолжает колебаться, что видно по незаконченной мельнице, которую мы поставили второй. Дальше очевидно должна быть какая-то история с дождем, потому что у нас есть несколько картинок на эту тему, с камнями и рекой, а еще размытый донельзя пейзаж и деревья после дождя на склоне.
Что же будет советом наставника, с которого начнется содержательное путешествие героя? Это должно быть что-то яркое, выразительное, образное. Я предложила розовую реку – она совершенно сказочная и отлично годится для идеального образа, которым художника можно выманить из привычных открыточных картинок в его собственное путешествие за уникальными шедеврами. Отлично, все складывается: домик, мельница, розовая река, дальше – серия наступления дождя по нарастающей. Потом, очевидно, дождь в какой-то момент прошел - и художник полез в гору мимо мокрых деревьев, чтоб на вершине горы обсохнуть.
Что дальше? Ясное дело – ключевой пейзаж с кипами деревьев и облаками, уже безопасно плывущими мимо на уровне наших высоко забравшихся глаз. Куда направить героя потом? По Кемпбеллу теперь у нас должно быть возвращение героя домой и новая жизнь. А тут у нас остались лесная излучина в мягкой гамме - и ярко-синий праздничный речной пейзаж в небом в пол-листа. Мы сошлись на том, что лесной шедевр захочется нарисовать по дороге домой, соединяя краски предыдущих картин, что мягко показывает степень взрастания мастерства художника и настраивает зрителя на новое, более богатое по палитре и глубине, но по-прежнему естественное видение мира. А вот голубо-синее, яркое и победительное полотно надо ставить в конец, как совершенный результат сказочного путешествия, где наставник посоветовал обратить наше творческое внимание на розовую тогда реку, и вот теперь мы ее видим в полном сиянии и блеске.
Итак, показываю историю целиком, как мы ее в итоге увидели и записали:
1. Мир героя. Солнечный домик с дорожкой. Подпись: «Сельская жизнь. Не пойти ли из дома гулять?»
2. Призыв к приключениям – дорожка в предыдущей картинке и маленький горизонтальный пейзаж, где за кипами деревьев на берегу художнику с небольшой горки едва видна река, и полоска дальнего берега за ней. Подпись: «А что там, за деревьями?».
3. Панорама с мельницей не закончена, отражая колебания героя. Подпись: «Мельница. Это вообще то, что я искала? Нет, не похоже».
4. Наставник дает совет герою. Дивный пейзаж с розовой рекой подписан медитативно: «Поплыли. Хорошо.»
5. Герой идет на приключения и попадает в первое испытание – вид реки поближе, с камнями и начинающимся дождем. Слова: «Щас польет».
6-7. Нарастающая череда испытаний: кромка воды той же реки (видно, что камера подъехала ближе, и это примерно тот же пейзаж, просто более дождливый и крупный) с камнями совсем близко, затем. Подпись – «Полило. Под какой бы камень спрятаться?» и затем «Ни под какой. Все мелкие». Дальше картинка уже просто с камнями под проливным дождем. Слова: «Ну и ладно. Переживем. Рисуем дальше».
8. Главное испытание героя: полностью размытый пейзаж. Текст: «Вижу мутно, сильно льет». И, наконец, прояснение – серо-сизая картина, где воды так много, что художник рисует, стоя в ней по колено - и мы видим реку «с воды».
9. Этап, когда герой достигает цели, завладевая сокровищем, отражают последовательно де картинки. Первая – мокрые деревья на влажном склоне, на которые мы смотрим снизу, как если бы художник лез мимо них на гору. Вторая – ключевой пейзаж с кипами и облаками, мирно плывущими после прошедшего дождя мимо нас. Текст к первой – «Ой, прояснилось! Полезу на гору, хоть обсохну на ветру». Восклицание ко второй: «Ого, какой вид! Не зря сходила!»
10. Путь домой и преодоление оставшихся препятствий выражают красивая картинка с излучиной реки, нарисованной с низкого берега, в которой есть и розовые блики первой картинки с рекой из нашей истории, и расплывчатая водность дождливых приключений, а еще - голубизна и прозрачность воздуха, прояснившегося после дождя. Подпись: «Пошла было домой, но очень красиво. Нарисую-ка еще».
11. Пейзаж, который надо смотреть издалека. Вблизи это подмалевок поля с дорогой, уходящей в полосу темных деревьев.
12. Возвращение героя домой и его новая жизнь даны одной картинкой с небом в пол-листа и пышными праздничными облаками, под которыми течет уже совершенно родная нам и нарядная после дождя синяя рекой. Что писать? Нечто, что обозначит сквозную тему и вернет историю к началу. Мы написали: «Ба, да вид с нашей горки тоже не плох!», имя в виду, что художник наконец зашел за дом на первой картинке истории и увидел там эту дивную панораму.
Как назвать всю серию? «Прояснение». Тут тебе и природный смысл – дождь покапал и прошел, небо прояснилось, и философский – в голове у художника прояснилось, и он стал лучше видеть то, что рисует, и к себе это читатель тоже может отнести.
Больше того: пусть теперь какой-нибудь коллекционер попробует купить только одну картину из серии. Ничего не выйдет – он будет скучать по всей истории. Ем у придется либо покупать один ключевой шедевр за стоимость всей серии, либо уж покупать и вешать всю серию на стенке последовательно, шаг за шагом ее волшебного путешествия.
Так литература продает живопись в прямом смысле за деньги, и в переносном – помогая развесит шедевры так, чтобы их интересно и легко было воспринять. Учтите это, господа художники – и учитесь писать подписи под картинками. Будут вопросы - пишите.
Возвращаясь же к собственно писателям, я догадываюсь, что главный вопрос, который мучает сейчас начинающего мемуариста: как перевести все его «картинки» в слова? Как написать гораздо более сюжетную историю с изрядным количеством героев, коими пестрят семейные рассказы – причем написать словами, внятно и без картинок. Как сделать так, чтоб собственно литературная (!) история сложилась, была занятна для читателя и вовремя завершилась, оставив не менее красивое и яркое впечатление, чем простенькая новелла, которую мы сваяли только что?
Хорошо, давайте вникать глубже в тонкости и механизмы создания сюжетных шедевров.
Живопись текста как работа писателя. «Истории в картинках»
Курт Тухольский, немецкий писатель-публицист первой половины XX века
Молодая художница Марина Герасина, студентка Санкт-Петербургского института живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина принесла на мою литературную студию «обратного иллюстрирования» в Пушкинских горах серию акварелей.
Обратное иллюстрирование – это задача создать литературное, текстовое оформление картин художника для его альбома. Плохо, когда весь альбом – это просто изображения, лучше, когда у них есть названия, но совсем хорошо, когда кроме названий есть и подписи в виде небольших историй. И просто отлично, если эти подписи составляют собой цельную историю, заставляющую зрителя-читателя переходить от одной страницы к другой, ощущая себя не праздным зевакой, а собеседником мыслящего художника в его путешествии по этой земле. Поэтому мы с Мариной стали делать историю из ее картин, а потом – историю для подписей под этими картинами.
Эскизы представляли собой акварельные зарисовки Пушкинских гор. Марина откровенно предпочитает пейзажи интерьерам и жанровым сценкам, а на вопрос – какая картина, по-твоему, лучшая? – она указала на панорамный пейзаж заливных лугов с Савкиной горки. По прозрачному голубому небу плывут редкие перистые облачка, под ними колышется кипами красивая группа деревьев, перетекающая в полоску леса вдалеке. Перед кипами, ближе к зрителю, разлилось поле цветов, а еще ближе к нам – размытое пятно травы под ногами художника, озирающего все это благолепие с высоты.
Ну, что же, это узел действия истории, подробно описанный в Главе 4. И теперь нам надо построить историю вокруг этого момента.
Ищем героя – о ком эта история. Первое, что приходит на ум при виде этой картины, где над почти неподвижным пейзажем внизу на уровне наших глаз движутся облака, отделенные от всего, что внизу, почти тем же расстоянием, что и художник – это слова «Плыву себе мимо». Однако по цвету пейзаж внизу достаточно ярок и потихоньку тянет к себе внимание от облаков. Остальные акварели – это дорожка от дома в солнечный день, несколько видов камней у реки под мелким дождиком – подальше, поближе, и просто сами камни. Сама эта река была нарисован отдельно, неожиданно розовая среди зеленых долин и смурного, но еще не дождливого неба.
Нашлась еще картинка с омытыми дождем деревьями на склоне, - и с тяжелыми, еще влажными листьями. Рядом лежал совершенно размытый пейзаж, будто нарисованный под проливным дождем, когда воды из баночки не надо – она течет с небес. Обнаружилась также картинка лесной излучины реки, нарисованная с низкого берега, и две панорамы текущей мимо реки: одна серо-сизая, с обилием воды и так близко, будто художник стоит ногами в реке, а другая – голубая, с небом в пол-листа, пышными праздничными облаками, нарядной синей рекой и сизо-зеленой четкой травкой под ногами художника.
Ну, а еще сбоку валялась недорисованная картинка со знаменитой Михайловской мельницей, которая в процессе рисования почему-то надоела художнице совершенно. Более того, Марина попробовала еще раз сделать мельницу – и не пошло, что-то оказалось скучно делать знаменитые пейзажи. А вот не знаменитые вышли интересно
Карандашные наброски детей и коровников, с парой лесных закуткой мы отложили – это была очевидно другая история, для другой книжки. Разложили акварели, обнаружили, что если убрать вторую мельницу, их на наше счастье ровно 12 – по числу этапов «Путешествия героя» Дж. Кемпбелла из книги «Герой с тысячей лиц», которое я приводила в четвертой главе. Вот и славно, сказали мы, и стали раскладывать историю путешествия художника, а заодно и зрителя.
Главный шедевр с кипами, где облака плывут себе мимо, - это, как мы поняли, узел. Что до и после? Ну, домик с дорожкой – это, видимо, начало – мир героя, он же призыв к путешествиям, потому что художник в нем стоит уже на дорожке, хотя колеблется, стоит ли уходить – поэтому рисует дом, а не то, куда от него можно уйти. Уйдя от дома, художник продолжает колебаться, что видно по незаконченной мельнице, которую мы поставили второй. Дальше очевидно должна быть какая-то история с дождем, потому что у нас есть несколько картинок на эту тему, с камнями и рекой, а еще размытый донельзя пейзаж и деревья после дождя на склоне.
Что же будет советом наставника, с которого начнется содержательное путешествие героя? Это должно быть что-то яркое, выразительное, образное. Я предложила розовую реку – она совершенно сказочная и отлично годится для идеального образа, которым художника можно выманить из привычных открыточных картинок в его собственное путешествие за уникальными шедеврами. Отлично, все складывается: домик, мельница, розовая река, дальше – серия наступления дождя по нарастающей. Потом, очевидно, дождь в какой-то момент прошел - и художник полез в гору мимо мокрых деревьев, чтоб на вершине горы обсохнуть.
Что дальше? Ясное дело – ключевой пейзаж с кипами деревьев и облаками, уже безопасно плывущими мимо на уровне наших высоко забравшихся глаз. Куда направить героя потом? По Кемпбеллу теперь у нас должно быть возвращение героя домой и новая жизнь. А тут у нас остались лесная излучина в мягкой гамме - и ярко-синий праздничный речной пейзаж в небом в пол-листа. Мы сошлись на том, что лесной шедевр захочется нарисовать по дороге домой, соединяя краски предыдущих картин, что мягко показывает степень взрастания мастерства художника и настраивает зрителя на новое, более богатое по палитре и глубине, но по-прежнему естественное видение мира. А вот голубо-синее, яркое и победительное полотно надо ставить в конец, как совершенный результат сказочного путешествия, где наставник посоветовал обратить наше творческое внимание на розовую тогда реку, и вот теперь мы ее видим в полном сиянии и блеске.
Итак, показываю историю целиком, как мы ее в итоге увидели и записали:
1. Мир героя. Солнечный домик с дорожкой. Подпись: «Сельская жизнь. Не пойти ли из дома гулять?»
2. Призыв к приключениям – дорожка в предыдущей картинке и маленький горизонтальный пейзаж, где за кипами деревьев на берегу художнику с небольшой горки едва видна река, и полоска дальнего берега за ней. Подпись: «А что там, за деревьями?».
3. Панорама с мельницей не закончена, отражая колебания героя. Подпись: «Мельница. Это вообще то, что я искала? Нет, не похоже».
4. Наставник дает совет герою. Дивный пейзаж с розовой рекой подписан медитативно: «Поплыли. Хорошо.»
5. Герой идет на приключения и попадает в первое испытание – вид реки поближе, с камнями и начинающимся дождем. Слова: «Щас польет».
6-7. Нарастающая череда испытаний: кромка воды той же реки (видно, что камера подъехала ближе, и это примерно тот же пейзаж, просто более дождливый и крупный) с камнями совсем близко, затем. Подпись – «Полило. Под какой бы камень спрятаться?» и затем «Ни под какой. Все мелкие». Дальше картинка уже просто с камнями под проливным дождем. Слова: «Ну и ладно. Переживем. Рисуем дальше».
8. Главное испытание героя: полностью размытый пейзаж. Текст: «Вижу мутно, сильно льет». И, наконец, прояснение – серо-сизая картина, где воды так много, что художник рисует, стоя в ней по колено - и мы видим реку «с воды».
9. Этап, когда герой достигает цели, завладевая сокровищем, отражают последовательно де картинки. Первая – мокрые деревья на влажном склоне, на которые мы смотрим снизу, как если бы художник лез мимо них на гору. Вторая – ключевой пейзаж с кипами и облаками, мирно плывущими после прошедшего дождя мимо нас. Текст к первой – «Ой, прояснилось! Полезу на гору, хоть обсохну на ветру». Восклицание ко второй: «Ого, какой вид! Не зря сходила!»
10. Путь домой и преодоление оставшихся препятствий выражают красивая картинка с излучиной реки, нарисованной с низкого берега, в которой есть и розовые блики первой картинки с рекой из нашей истории, и расплывчатая водность дождливых приключений, а еще - голубизна и прозрачность воздуха, прояснившегося после дождя. Подпись: «Пошла было домой, но очень красиво. Нарисую-ка еще».
11. Пейзаж, который надо смотреть издалека. Вблизи это подмалевок поля с дорогой, уходящей в полосу темных деревьев.
12. Возвращение героя домой и его новая жизнь даны одной картинкой с небом в пол-листа и пышными праздничными облаками, под которыми течет уже совершенно родная нам и нарядная после дождя синяя рекой. Что писать? Нечто, что обозначит сквозную тему и вернет историю к началу. Мы написали: «Ба, да вид с нашей горки тоже не плох!», имя в виду, что художник наконец зашел за дом на первой картинке истории и увидел там эту дивную панораму.
Как назвать всю серию? «Прояснение». Тут тебе и природный смысл – дождь покапал и прошел, небо прояснилось, и философский – в голове у художника прояснилось, и он стал лучше видеть то, что рисует, и к себе это читатель тоже может отнести.
Больше того: пусть теперь какой-нибудь коллекционер попробует купить только одну картину из серии. Ничего не выйдет – он будет скучать по всей истории. Ем у придется либо покупать один ключевой шедевр за стоимость всей серии, либо уж покупать и вешать всю серию на стенке последовательно, шаг за шагом ее волшебного путешествия.
Так литература продает живопись в прямом смысле за деньги, и в переносном – помогая развесит шедевры так, чтобы их интересно и легко было воспринять. Учтите это, господа художники – и учитесь писать подписи под картинками. Будут вопросы - пишите.
Возвращаясь же к собственно писателям, я догадываюсь, что главный вопрос, который мучает сейчас начинающего мемуариста: как перевести все его «картинки» в слова? Как написать гораздо более сюжетную историю с изрядным количеством героев, коими пестрят семейные рассказы – причем написать словами, внятно и без картинок. Как сделать так, чтоб собственно литературная (!) история сложилась, была занятна для читателя и вовремя завершилась, оставив не менее красивое и яркое впечатление, чем простенькая новелла, которую мы сваяли только что?
Хорошо, давайте вникать глубже в тонкости и механизмы создания сюжетных шедевров.
Живопись текста как работа писателя. «Истории в картинках»
Невозможные глицинии
Червень 2020
Скифы прислали царю Дарию "письмо" с изображениями птицы, мыши, лягушки и пяти стрел, что означало: если персы не умеют летать как птицы, прятаться в земле как мыши, перепрыгивать через болота как лягушки, то скифы перебьют их своими стрелами.
Геродот, древнегреческий историк V века до нашей эры, специалист по Великой Скифии, включавшей территорию теперешней России
Выше мы создавали мемуарный сюжет как пленэр, стремясь заставить коллекционера купить серию картин художника целиком, а читателя – прочесть Вашу историю полностью? То был левополушарный – прозаический и последовательный - путь к правополушарному цельному образу. А теперь мы займемся правополушарным образованием нашего зрителя-читателя, ведя его к прозреванию концепции художника. И произойдет это за счет построения «фрактального» сочетания левого и правого полушария читательско-зрительного мозга с нашими творческими целями.
Зачем все это? Помните, Маяковский говорил о необходимости перемены времени и места? Недаром: он начинал свой путь в искусстве с живописи, где ценится единый, сразу воспринимаемый правым полушарием образ. И если этот образ впечатлил, то левое полушарие зрителя начинает путешествовать по холсту и разглядывать детали. В поэзии же путь читателя левополушарно, построчно разворачивается во времени по мере чтения. И лишь образный ряд стиха, «поэзия выше строк» позволяет захватить сквозными картинами правое полушарие человека.
Так вот, смена «последовательно»-левополушарного взгляда писателя на «единовременно»-правополушарный взгляд художника, и шире - взгляд на текст с точки зрения другого искусства – это мощный, «фрактальный» способ выйти на мета-уровень своего видения мира. Тот мета-уровень, без которого не случается настоящей литературы.
Ибо, когда после этого упражнения Вы вернетесь к своим стихам или прозе, то и сами будете творить уже несколько более «фрактально», интегрально, «двуполушарно». И Вам будет интересней, и образы появятся ярче, и читателю станет легче к Вам присоединиться.
Итак, начнем с писательской стороны литературно-изобразительного «фрактала»: с вопроса о том, как иллюстрировать Ваш текст. Очевидно, что к настоящей прозе, поэзии и даже к сборнику своих эссе вслепую заказать «картинки» нельзя. В мире невнимательных читателей, испорченных телерекламой, и художников, бойко «строгающих» это самый рекламный поток изображений, смертельно опасно для автора это невнимание к первому образу, коим Ваша книга поворачивается к человеку, взявшему ее в руки. «Порно»-обложка с полуголой блондинкой в «вырви-глаз» красном «прикиде» способна отвадить Вашего читателя, и привлечь ненужного. Первый отпрянет и в руки не возьмет. Второй – схватит и бросит с отвращением, а то и напишет в Сети о своем разочаровании: «Обещали блондинку с разрезом до пупа, а дали... прозу и поэзию. Фу!»
Как же правильно работать с иллюстратором текста? «Нелинейно»: если в книге – сюжет «Евгения Онегина», на картинке должно быть нечто большее, чем Онегин с пистолетом и Татьяна с письмом. Там должно быть переживание художника, живописный цельный образ, через который читатель сможет легко «войти» в повесть, как входят в дом через сени. Художник, иллюстратор, дизайнер книги должен соответствовать конструкции, ритму, стилю Вашего текста и его образной системы. Надо подбирать художника, который может представить себе Ваш образ героев, истории, абриса вещи в целом. Художника, способного жить с Вашими героями, гармонически, на своем языке, дополняя будущему читателю образ вашего текста.
Тынянов говорил, что для стихов, например, подходит только графическая метафора. Дело в том, что в отличие от текста, в котором всегда есть история, разворачивающаяся во времени, включая читательское время, в течение которого человек воспринимает Ваш текст, изображение – это единомоментное впечатление. Оно дает общий образ книги, если это обложка, главы или части, если это кусок произведения, или впечатление от героя или ситуации, если это портрет или жанровая сцена.
В любом случае иллюстрация – это «правополушарный», эмоциональный образ Вашей вещи или ее компоненты – героя, сюжета, куска истории и так далее. И поскольку в искусстве план и цель ничто, а результат все, то зачастую Вы не узнаете своего художника ни по каким его иным работам, пока не получите его рисунки к своему тексту и не вскрикнете изумленно – да, да, это то, что надо.
Если для книги художник рисует Вам иллюстрации специально, но на первых порах для своих отдельных стихов и новелл Вы зачастую подбираете картинки из готового материала. Так для своей книжки «Секреты Царевны Лягушки» я выбирала фото из огромной базы своего друга, архитектора Александра Россоловского, в качестве хобби дорогой камерой талантливо снимающего интересную жизнь. В таком случае надо самостоятельно решать задачу иллюстрирования - есть текст и к его частям, главам, фрагментам надо найти подходящие образы.
Но зачастую можно идти также и «от обратного» – Вы видите картинку и чувствуете, что она подходит к книге, но еще не знаете, где и как. В таком случае мысленная подпись под картинкой может «спозиционировать» одно и то изображение с совершенно разных ракурсов. Например, если под картиной о въезде Лжедмитрия в Коломенское написать историческую справку о ее героях, она станет иллюстрацией к учебнику, а если провокативный лозунг типа «Лжедмитрий надеется стать царем, но мы-то знаем, что ему не обломится», то ее можно использовать как зачин к молодежной дискуссии на популярном сайте. Написав под этой же картиной нечто вроде «Как легко добиться, чтоб щедрый русский народ понес тебе свой хлеб, золото и последнюю рубашку. Притворись царем, договорись с боярами и наобещай с три короба того, что не в силах выполнить – вот и все дела», Вы сможете использовать картинку для иллюстрации публицистического эссе.
Так что, придумывая подходящие подписи к понравившимся картинкам из базы художника или фотографа, Вы можете парадоксально подобрать для своего стихотворения, рассказа или эссе нетривиальную картинку, которая «сработает на текст». Имея возможность комбинировать текст и изображение в любом соотношении, допустимо рядом со стихотворением «Петух» о судьбе петуха, съеденного лисой, дать картинку лисы, а не петуха – если это выразит мысль поэта о том, что нашей судьбой управляем вовсе не мы, а темные, хитрые и неподконтрольные нам силы.
С другой стороны, если Вы даете текст в сборник «Молодые поэты о Европе», туда подойдет рассказ о девушке из деревеньки Тьмутаракань, мечтающей о столичном принце на белом коне, который приедет и заберет ее не известно куда, если иллюстрацией к тексту станет Эйфелева башня с двумя любовниками у ее подножья – даже если в тексте нет ни слова о том, куда уедут герои и Вы вообще об этом не думали. А если это рассказ отдавать в сборник «Женская лирика Зауралья», то надо давать изображение отъезда пары на Мерседесе в неизвестном направлении - на фоне деревни героини, местных парубков в холщовых штанах и далеких Уральских гор. А текст будет тот же, заметьте.
Во времена пост-модернизма написано и нарисовано уже много, и донося свой шедевр до читателя Вы спокойно можете использовать свой текст как часть культурного литературно-изобразительного коллажа. Способность понимать свой текст в различном культурном контексте помогает общаться с редактором, издателем, читателем и критиком. А кроме того, расположение Вашего текста в культурном ландшафте всех сортов помогает Ваше литературное дарование и его тематику существенно и разнообразно развивать – и заодно понимать свое место и возможности в этом ландшафте.
При этом чем до более массовой аудитории Вы хотите донести свой текст, тем более простым должно быть содержащееся в нем сообщение. На телеканал тонкую лирику малых форм не предлагайте – там нужен сериал мыльной оперы, в ежедневную газету дайте эссе на злобу дня и не давайте рассказ о смысле жизни. На женский сайт подойдет более-менее гламурная новелла о любви богатых, которые тоже плачут, но не мучьте его редактора своей гражданской лирикой, которую, возможно, удастся разместить в молодежном политическом журнале, и то один раз.
В любом из этих случаев иллюстрация поможет восприятию, ибо современная публика приучена рекламой к клиповому мышлению «через картинки» и порой без изображения текст вообще читает с трудом. Не обольщайтесь отзывами друзей на ваши тексты – друзья у Вас, скорей всего, не очень типичные люди из масс, а представители специфической культурной прослойки, которая, как известно, очень тонка и по мере падения образовательного ценза в школах постоянно истончается.
По опросам ВЦИОМ последних лет, треть россиян уже не знает, что Земля вертится вокруг Солнца, а примерно четверть полагает, что лазер работает, фокусируя звуковые волны. Примитивный тест по русскому языку «в каком слове есть суффикс "чик" — шкафчик, пончик или огурчик?» способно пройти только 4%. Модильяни, Планк и Питирим Сорокин большинству россиян не известны. Что уж говорить о малой прозе и поэзии?
Именно поэтому писать и иллюстрировать свои произведения сегодня надо так, чтобы на Страшном суде было не стыдно предъявить. Чтобы усилить Ваши мощности в этом плане, сейчас мы с Вами потренируемся в «живописном» мышлении доступным писателю образом – методом обратного иллюстрирования. Почтем поэзию живописи. Иллюстрируем текстом изображение. Расшифруем живописный образ и мысль художника словами. И донесем это до читателя, отталкиваясь от живописного, а не литературного видения. Так, картинка "Невозможные глицинии" была иллюстрацией-трамплином для моей статьи о новой модели развития инноваций в России "Антипандемическое решение для командной работы над идеями: Miro".
Поэзия «невидимого в очевидном»: как распознать текст в изображении?
Живопись – молчащая поэзия, а поэзия – звучащая живопись.
Симонид Кеосский, древнегреческий поэт, 1 век до нашей эры
Описывать поэтическое видение удобно «от картины», потому что поэт видит образы в своем соображении, и мы не можем сравнить то, что он видит, с тем, что его словесное описание вызывает в нашем мозгу. А художник, на наше счастье, свой образы выносит на холст, поэтому мы тексты о них можем вполне внятно соотнести в «картинкой».
Что Вы видите, когда смотрите на пейзаж? Почти квадратная форма листа, на ней - деревья, дома, пруд и «сюжет», в который они скомпонованы: домики на горе между деревьев спускаются к пруду, окруженному осокой.
А что видит художник? Если он прозаик, тогда - то же самое.
А если он поэт? Тогда он видит гармонии и конфликты различных цветов и форм пятен, и именно в этом образном ряде для него – содержание и смысл образа на картине.
Сложно представить? Ну, так я Вам помогу. В третьей главе мы уже создавали мемуары о пленэре, отталкиваясь от реальных акварелей художницы Марины – и у нас вышла мемуарная проза - поэтичная, как и положено при прогулках на природе, однако совершенно точно «в строчку». Создадим теперь поэзию, оттолкнувшись от серии из 17 пейзажей, написанных маслом художником Женей Ячным, который сразу сказал, что происходящее на холсте для него – «история пятен», а что эти пятна изображают – дело десятое.
Так говорит поэт, поэзию мы и сотворим на базе его образов. Женины картины были хороши и разнообразны. На вопрос, какая выражает его идею отношений пятен лучше всех, он указал на прямоугольную картину с тем самым пейзажем, что я только что описала. На вопрос – в чем история, сказал – в том, что форма леса на заднем плане закругляется на картине слева и завершается овалом с помощью кип деревьев, находящихся ниже и ближе к зрителю. И этот овал повторяет форма пруда на переднем плане. И облака – тоже овальной формы. А все остальное – не важно.
Я заметила, что подобие на картине не прямое – контур леса надо было мысленно достраивать разрозненной группой деревьев на среднем плане, контур озера был намного более гладким, чем лес, а бледное облако вообще поначалу сложно было соотнести с нижними контурами пейзажа. Женя сказал, что да, для него важно, что все эти контуры подобны другу другу не в лоб, а об этом надо догадаться, разглядеть эту общность пятен на листе. То есть узловая картина истории требовала от зрителя наметанного глаза и нового видения, а значит, история, которой можно раскрыть поэтическую идею об отношениях пятен, должна быть «образовательной». А чтобы это не было скучно, в ней нужна игра, парадоксы, двойственность и «подначки».
Жанр, способный решить эту задачу – это юмористическая поэзия, на грани с лирикой и сказкой, потому что парадоксы и игры хорошо давать через сказочные сюжеты, а волнения о формах и цветах – занятие совершенно лирическое, чистому прозаику оно довольно чуждо. Значит, подводя читателя-зрителя к главному, пиковому переживанию, нам надо открыть ему новые секреты зрения и видения мира, что есть совершенно поэтическая задача.
Где еще история пятен проявлена сильно, ярко? - спрашиваю я Женю. Он указывает вертикальный пейзаж, по которому дорога уходит от нас по зеленому полю снизу в прогал тонкой кромки леса. На переднем плане на этом поле растут огромные темно-зеленые деревья, а над ними две трети картины занимают резкие массы серых облаков, стремительно стекающих сверху в тот же прогал.
О чем картина? Женя говорит, что его волнует в ней конфликт движения облаков, уходящей дороги и почти электрический дребезжащий свет неба, возникающий от того, что между свинцовых облаков промелькивают кусочки голубого неба.
Еще, говорит Женя, важно, как вдаль уходят облака вон на том картоне, где в горизонтальной композиции текущей мимо реки ее дальний край в пастельных тонах практически лишен контрастов, и сливается с небом. И вон тот пейзаж с огромными вязами над крышей Петровского имения, в котором главное – фиолетовые темные стволы, возносящие кипы вверх и яркая узкая полоска луга в желтых одуванчиках, внизу. «Не о деревьях речь», вырывается у меня. «Да, да», - подтверждает Женя.
Ну что же, это отличное название для всей истории пятен и форм, проявляющихся в сознании зрителя усилием нового видения художника и писателя.
И тут живописец указывает на картинку, в которой на переднем плане кривится резкими углами серый изгиб реки в форме улыбающегося рта крокодила, а над ним, через заливные луга, высится темный кусок леса, совершенно такой же «квадратный» по очертаниям, и очевидно - даже для «наивного» глаза - «рифмующийся» с угловатой, необычной формой реки. Это фрактальное подобие форм, вызывающее радость, подобную той, которая вызывает нетривиальная рифма или аллитерация, обнаруживающая перед читателем звуковую и понятийную общность совершенно разных вещей.
Когда Маяковский пишет «Где он, бронзы звон или гранита грань» - вся строка звенит этой бронзой и колется гранитом, человеку с воображением это слышно и видно. Когда он рифмует «врезываясь-резвость», это резвое врезание в горизонт ощутимо как вкус на языке и видимо внутренним взором. Рифма с аллитерацией «улица – лица у догов годов резче» дает сразу и звуковую картинку «цоканья», и образ лет с лицами догов, заставляя нас совмещать все это в воображении, создавая новое, многогранное, «многоканальное» (звук, изображение, динамика) видение мира. Вот такое-то такое волшебство нам с Женей нужно теперь для того, чтобы описать его «историю пятен».
Технология построения «визуальной поэзии». Как превратить «картины» в «текст»?
Симонид Кеосский, древнегреческий поэт, 1 век до нашей эры
Описывать поэтическое видение удобно «от картины», потому что поэт видит образы в своем соображении, и мы не можем сравнить то, что он видит, с тем, что его словесное описание вызывает в нашем мозгу. А художник, на наше счастье, свой образы выносит на холст, поэтому мы тексты о них можем вполне внятно соотнести в «картинкой».
Что Вы видите, когда смотрите на пейзаж? Почти квадратная форма листа, на ней - деревья, дома, пруд и «сюжет», в который они скомпонованы: домики на горе между деревьев спускаются к пруду, окруженному осокой.
А что видит художник? Если он прозаик, тогда - то же самое.
А если он поэт? Тогда он видит гармонии и конфликты различных цветов и форм пятен, и именно в этом образном ряде для него – содержание и смысл образа на картине.
Сложно представить? Ну, так я Вам помогу. В третьей главе мы уже создавали мемуары о пленэре, отталкиваясь от реальных акварелей художницы Марины – и у нас вышла мемуарная проза - поэтичная, как и положено при прогулках на природе, однако совершенно точно «в строчку». Создадим теперь поэзию, оттолкнувшись от серии из 17 пейзажей, написанных маслом художником Женей Ячным, который сразу сказал, что происходящее на холсте для него – «история пятен», а что эти пятна изображают – дело десятое.
Так говорит поэт, поэзию мы и сотворим на базе его образов. Женины картины были хороши и разнообразны. На вопрос, какая выражает его идею отношений пятен лучше всех, он указал на прямоугольную картину с тем самым пейзажем, что я только что описала. На вопрос – в чем история, сказал – в том, что форма леса на заднем плане закругляется на картине слева и завершается овалом с помощью кип деревьев, находящихся ниже и ближе к зрителю. И этот овал повторяет форма пруда на переднем плане. И облака – тоже овальной формы. А все остальное – не важно.
Я заметила, что подобие на картине не прямое – контур леса надо было мысленно достраивать разрозненной группой деревьев на среднем плане, контур озера был намного более гладким, чем лес, а бледное облако вообще поначалу сложно было соотнести с нижними контурами пейзажа. Женя сказал, что да, для него важно, что все эти контуры подобны другу другу не в лоб, а об этом надо догадаться, разглядеть эту общность пятен на листе. То есть узловая картина истории требовала от зрителя наметанного глаза и нового видения, а значит, история, которой можно раскрыть поэтическую идею об отношениях пятен, должна быть «образовательной». А чтобы это не было скучно, в ней нужна игра, парадоксы, двойственность и «подначки».
Жанр, способный решить эту задачу – это юмористическая поэзия, на грани с лирикой и сказкой, потому что парадоксы и игры хорошо давать через сказочные сюжеты, а волнения о формах и цветах – занятие совершенно лирическое, чистому прозаику оно довольно чуждо. Значит, подводя читателя-зрителя к главному, пиковому переживанию, нам надо открыть ему новые секреты зрения и видения мира, что есть совершенно поэтическая задача.
Где еще история пятен проявлена сильно, ярко? - спрашиваю я Женю. Он указывает вертикальный пейзаж, по которому дорога уходит от нас по зеленому полю снизу в прогал тонкой кромки леса. На переднем плане на этом поле растут огромные темно-зеленые деревья, а над ними две трети картины занимают резкие массы серых облаков, стремительно стекающих сверху в тот же прогал.
О чем картина? Женя говорит, что его волнует в ней конфликт движения облаков, уходящей дороги и почти электрический дребезжащий свет неба, возникающий от того, что между свинцовых облаков промелькивают кусочки голубого неба.
Еще, говорит Женя, важно, как вдаль уходят облака вон на том картоне, где в горизонтальной композиции текущей мимо реки ее дальний край в пастельных тонах практически лишен контрастов, и сливается с небом. И вон тот пейзаж с огромными вязами над крышей Петровского имения, в котором главное – фиолетовые темные стволы, возносящие кипы вверх и яркая узкая полоска луга в желтых одуванчиках, внизу. «Не о деревьях речь», вырывается у меня. «Да, да», - подтверждает Женя.
Ну что же, это отличное название для всей истории пятен и форм, проявляющихся в сознании зрителя усилием нового видения художника и писателя.
И тут живописец указывает на картинку, в которой на переднем плане кривится резкими углами серый изгиб реки в форме улыбающегося рта крокодила, а над ним, через заливные луга, высится темный кусок леса, совершенно такой же «квадратный» по очертаниям, и очевидно - даже для «наивного» глаза - «рифмующийся» с угловатой, необычной формой реки. Это фрактальное подобие форм, вызывающее радость, подобную той, которая вызывает нетривиальная рифма или аллитерация, обнаруживающая перед читателем звуковую и понятийную общность совершенно разных вещей.
Когда Маяковский пишет «Где он, бронзы звон или гранита грань» - вся строка звенит этой бронзой и колется гранитом, человеку с воображением это слышно и видно. Когда он рифмует «врезываясь-резвость», это резвое врезание в горизонт ощутимо как вкус на языке и видимо внутренним взором. Рифма с аллитерацией «улица – лица у догов годов резче» дает сразу и звуковую картинку «цоканья», и образ лет с лицами догов, заставляя нас совмещать все это в воображении, создавая новое, многогранное, «многоканальное» (звук, изображение, динамика) видение мира. Вот такое-то такое волшебство нам с Женей нужно теперь для того, чтобы описать его «историю пятен».
Технология построения «визуальной поэзии». Как превратить «картины» в «текст»?
Никогда не верь художнику – верь повествованию. Истинная задача критики – спасти повествование от художника, который его создал.
Дэвид Лоуренс, английский писатель, из статьи «О классической американской литературе» (1923)
И мы начинаем строить картины в последовательность вроде Голливудского блокбастера: сначала герой идет по очевидному, но неверному пути, потом случается кризис этого способа жизни и герой вынужден начать воспринимать мир иначе. Он пробует другие формы отношений с миром, шаг за шагом, по нарастающей, как требует Дж. Кемпбелл, увеличивая сложность задач до пиковой, где должен произойти узел драмы и переворот сознания героя. После чего нам надо показать развязку и завершить нашу «историю пятен».
Какой переворот может быть в сознании у пятен? А то, что сюжетная картинка – это группа пятен, а пятна – часть сюжетной картинки, и все это – одно и то же. Следование привычному сюжетному видению (это дома у пруда) является неверным путем героя, открытие мира пятен – кризисом, обучение видеть мир в пятнах – развитием, а способность видеть мир и пятнами, и историей – пиковым переживанием и узлом драмы. В чем развязка? В медитативном разглядывании мира новыми глазами «двойного видения».
Кто герой? Автор, точнее, его лирический герой, стремящийся донести свое поэтическое видение до зрителя. И зритель, вовлеченный в игру, благодаря которой он обретает парадоксальное «пятновое» видение, чтобы затем интегрировать его с обычным сюжетным взглядом, и научиться видеть мир «расширенным сознанием», в котором сняты двойственные противоречия и наступила вселенская гармония, о которой так пекутся поэты.
Ну, что же, строим мозаику нашей стихотворной истории.
Узел драмы – дома у пруда, в которых надо увидеть неочевидные овалы. Надо будет назвать его просто – «Пруд в деревне Велье», и тут же каким-нибудь стихотворением объяснить, как его можно увидеть сложно, в пятнах. Так разрыв конфликта между примитивным сюжетным прозаическим видением и глубоким поэтичным взглядом на игру пятен будет выражен и разрешен максимально ярко.
Кризис «очевидного» взгляда – это та самая квадратная река, где ее углы и похожую неровность леса увидеть легко, после чего картинка становится лицом крокодила, где роль глаз играют два темных дерева, удачно посаженые по краям серой излучины. Назвать надо «игрово», например: «Река улыбается. Крокодила видите?» И для тех, кто не видит, приложить рядом на стене карандашный эскиз, демонстирующий крокодилью рожу.
Начало истории? Обманка. Нечто простенькое, вроде горизонтального пейзажа, на котором пара сорок летит по облачному небу над полем со стогом сена сбоку. Назвать надо примитивно «Сороки», чтобы зритель ни о чем поначалу не догадался.
Что в конец истории? Ну, вон ту яркую картину, где белый до золотого храм стоит на фоне насыщенно-синего неба, с которым сливаются темно-синие кипы деревьев на заднем плане. Там такие дивные цвета, что думать не хочется, поэтому назвать надо как-нибудь так: «Белое на синем. Просто наслаждайся».
А в самый конец мы поставим небольшой горизонтальный пейзаж, где серые облака на небе не отражаются в более бледной серой реке. Назовем скупо: «Не отражает», и просвещенный к тому моменту зритель сможет помедитировать над смыслом отражения в его сознании очевидных и скрытых сюжетов и форм.
Что будет до и после кризиса истории, как мы подведем зрителя к пониманию, что внешний сюжет картин – обманка, и как направим его на верный путь «истории пятен»? После – тот самый пейзаж с «дребезжащими» облаками, устремляющимися в прогал леса.
До – нужна пара картин, в которых мы с помощью контраста подписи и изображения покажем зрителю, что он не видит то, о чем мы с ними говорим. Что тут можно поставить? Вон тот печальный пейзаж с хибарой у реки, который так и тянет назвать «Дом русалки». И вот эту одинокую березу на идущей наискось слева направо дороге, которую так и хочется продолжить, чтобы увидеть хоть какого-то путника. Это, раз уж нас повело на сказки и юмор, будет называться «Иван Царевич ушел».
Вон два «обратных» квадратных картона: на первом – пастельное поле во «фрактальных» мягких всполохах цветов занимает почти весь лист, а наверху примостился домик в полоске леса и горизонталь неба. Другой, изумительной красоты, почти полностью занят панорамой роскошных, пышных, белых облаков, из которых вниз, на узкую полоску светло-зеленой земли с парой скоплений ярко-зеленых деревьев льются две полосы белого дождя. Эту пару ставим перед узловым моментом истории, ибо она очевидно – «в рифму», а белые облака на белом небе требуют от зрителя уже полного эстетства в восприятии.
Как назвать? «Фрактальное поле» и «Белое на белом», у нас ведь история пятен, и в таком виде эта пара дает очевидное усложнение сюжета и мышления зрителя, требуемое перед узлом нашей поэтической драмы. А тот неконтрастный пейзаж в пастельных тонах поставим прямо перед этой парой, чтобы показать, как с помощью обычного тумана легко размываются границы между автоматически выстраиваемым нашим мозгом сюжетом и формой. Назовем мы эту картину двух разных берегов реки парадоксально - «Расстояние между одним и тем же. Фрактальное подобие», чтобы зритель сделал на ней значимое усилие и «перевернул» свое зрительное восприятие и воспринял пастельное поле во всей красе. И кстати, надо бы дать на стене при картине бумажку с определением фрактала для непосвященных. И лучше, если бумажка будет «под крышкой» другой бумажки: приподнял-прочел. Интерактивная динамика – часть игры, это хорошо и для умников, и для обычного зрителя. Все развлекутся и разомнутся, а заодно подойдут ближе к картине, и , может быть, что-нибудь еще разглядят.
Вернемся к узлу, для которого нужен стих, демонстрирующий и интегрирующий разрыв между прозой очевидного и поэзией пятен. Ну, учитывая, что в начале истории у нас стоит дом русалки и дорога, по которой ушел Иван Царевич, а восточную интеграцию смыслов хорошо делать с помощью хокку, выходит такой стишок, предлагающий перестать смотреть на сюжет и начать смотреть на формы:
Иван Царевич
Ушел. Русалке в доме.
А это – хокку.
Картина с вязами над Петровским тоже нуждается в стихотворной подписи, но она уже ведет к развязке, поэтому мы не столько разыгрываем зрителя, сколько играем с ним, все больше оказываясь «на одной стороне площадки», поэтому пишем – в рифму и без:
В Петровском
С отскоком:
От того, что видишь,
К тому, в чем смысл.
Опустив детали доработок, все стихотворение в итоге представляет собой сочетание верлибров, хокку и рифмованных стихов, - и выглядит так:
Не о деревьях.
1. Сороки.
2. Гостевой домик.
3. Дом хранителя Петровского.
4. Дом русалки.
5. Иван-Царевич ушел.
6. Река улыбается. Крокодила видите?
(Под бумажкой рядом – карандашный эскиз, демонстирующий крокодилью рожу)
7. Темно-зеленый
На зеленом. Серый на
Голубом. Видишь?
8. Горизонтальный дуэт.
9. Вертикаль. Трио. Желтое на сером.
10. Расстояние между одним и тем же. Фрактальное подобие.
(Под бумажкой рядом – определение фрактала. Это самоподобная или приближенно самоподобная фигура, увеличение масштаба которой не ведёт к упрощению структуры. На любом уровне приближения, с лупой или телескопом, мы увидим одинаково сложную картину. Многие природные объекты обладают фрактальными свойствами, например, побережья, облака, кроны деревьев, снежинки и кровеносная система человека.)
11. Фрактальное поле.
12. Белое на белом.
13. Пруд в деревне Велье.
Иван Царевич
Ушел. Русалке в доме.
А это – хокку.
(Под бумажкой рядом:
И подпись к №7 – тоже хокку)
14. В Петровском
С отскоком:
От того, что видишь,
К тому, в чем смысл.
15. Три облака.
Два дерева. Дом.
Видим с трудом
Или уже ясно?
16. Белое на синем.
Просто наслаждайся.
17. Не отражает.
Вот так делается современная «визуальная» поэзия «о пятнах и цветах форм». Будем честны – мы сваяли образовательный сборник из произведений малых поэтических форм. И если Вы теперь скажете, что это ж была живопись, а про поэзию и прозу Вы все еще не понимаете, я Вам отвечу, что ни одной Жениной картинки Вы в этой главе не видели.
Вы видели – глазами на листе бумаги - мои новеллы о структурно-поэтических образах. Еще видели мои и Женины соображения о том, как лучше донести авторскую идею до зрителя-читателя, вовлекая его в игровой сюжет, состоящий из малых форм и заставляющий пройти весь «квест» от начала до конца. И сделали мы это по правилам литературы, но не жестко, а с учетом поэтического развития авторской символической идеи. И теперь, идя по предложенному сценарию шаг за шагом, Вы легко сформируете свой сборник поэзии, ибо он точно так же доносит некую концептуальную идею о том, что поэзия не в слове, а только в связи слов, вблизи и выше их.
Так что теперь самое время взять свои образы, чтобы их звучно – и живо- расписать!
Дэвид Лоуренс, английский писатель, из статьи «О классической американской литературе» (1923)
И мы начинаем строить картины в последовательность вроде Голливудского блокбастера: сначала герой идет по очевидному, но неверному пути, потом случается кризис этого способа жизни и герой вынужден начать воспринимать мир иначе. Он пробует другие формы отношений с миром, шаг за шагом, по нарастающей, как требует Дж. Кемпбелл, увеличивая сложность задач до пиковой, где должен произойти узел драмы и переворот сознания героя. После чего нам надо показать развязку и завершить нашу «историю пятен».
Какой переворот может быть в сознании у пятен? А то, что сюжетная картинка – это группа пятен, а пятна – часть сюжетной картинки, и все это – одно и то же. Следование привычному сюжетному видению (это дома у пруда) является неверным путем героя, открытие мира пятен – кризисом, обучение видеть мир в пятнах – развитием, а способность видеть мир и пятнами, и историей – пиковым переживанием и узлом драмы. В чем развязка? В медитативном разглядывании мира новыми глазами «двойного видения».
Кто герой? Автор, точнее, его лирический герой, стремящийся донести свое поэтическое видение до зрителя. И зритель, вовлеченный в игру, благодаря которой он обретает парадоксальное «пятновое» видение, чтобы затем интегрировать его с обычным сюжетным взглядом, и научиться видеть мир «расширенным сознанием», в котором сняты двойственные противоречия и наступила вселенская гармония, о которой так пекутся поэты.
Ну, что же, строим мозаику нашей стихотворной истории.
Узел драмы – дома у пруда, в которых надо увидеть неочевидные овалы. Надо будет назвать его просто – «Пруд в деревне Велье», и тут же каким-нибудь стихотворением объяснить, как его можно увидеть сложно, в пятнах. Так разрыв конфликта между примитивным сюжетным прозаическим видением и глубоким поэтичным взглядом на игру пятен будет выражен и разрешен максимально ярко.
Кризис «очевидного» взгляда – это та самая квадратная река, где ее углы и похожую неровность леса увидеть легко, после чего картинка становится лицом крокодила, где роль глаз играют два темных дерева, удачно посаженые по краям серой излучины. Назвать надо «игрово», например: «Река улыбается. Крокодила видите?» И для тех, кто не видит, приложить рядом на стене карандашный эскиз, демонстирующий крокодилью рожу.
Начало истории? Обманка. Нечто простенькое, вроде горизонтального пейзажа, на котором пара сорок летит по облачному небу над полем со стогом сена сбоку. Назвать надо примитивно «Сороки», чтобы зритель ни о чем поначалу не догадался.
Что в конец истории? Ну, вон ту яркую картину, где белый до золотого храм стоит на фоне насыщенно-синего неба, с которым сливаются темно-синие кипы деревьев на заднем плане. Там такие дивные цвета, что думать не хочется, поэтому назвать надо как-нибудь так: «Белое на синем. Просто наслаждайся».
А в самый конец мы поставим небольшой горизонтальный пейзаж, где серые облака на небе не отражаются в более бледной серой реке. Назовем скупо: «Не отражает», и просвещенный к тому моменту зритель сможет помедитировать над смыслом отражения в его сознании очевидных и скрытых сюжетов и форм.
Что будет до и после кризиса истории, как мы подведем зрителя к пониманию, что внешний сюжет картин – обманка, и как направим его на верный путь «истории пятен»? После – тот самый пейзаж с «дребезжащими» облаками, устремляющимися в прогал леса.
До – нужна пара картин, в которых мы с помощью контраста подписи и изображения покажем зрителю, что он не видит то, о чем мы с ними говорим. Что тут можно поставить? Вон тот печальный пейзаж с хибарой у реки, который так и тянет назвать «Дом русалки». И вот эту одинокую березу на идущей наискось слева направо дороге, которую так и хочется продолжить, чтобы увидеть хоть какого-то путника. Это, раз уж нас повело на сказки и юмор, будет называться «Иван Царевич ушел».
Вон два «обратных» квадратных картона: на первом – пастельное поле во «фрактальных» мягких всполохах цветов занимает почти весь лист, а наверху примостился домик в полоске леса и горизонталь неба. Другой, изумительной красоты, почти полностью занят панорамой роскошных, пышных, белых облаков, из которых вниз, на узкую полоску светло-зеленой земли с парой скоплений ярко-зеленых деревьев льются две полосы белого дождя. Эту пару ставим перед узловым моментом истории, ибо она очевидно – «в рифму», а белые облака на белом небе требуют от зрителя уже полного эстетства в восприятии.
Как назвать? «Фрактальное поле» и «Белое на белом», у нас ведь история пятен, и в таком виде эта пара дает очевидное усложнение сюжета и мышления зрителя, требуемое перед узлом нашей поэтической драмы. А тот неконтрастный пейзаж в пастельных тонах поставим прямо перед этой парой, чтобы показать, как с помощью обычного тумана легко размываются границы между автоматически выстраиваемым нашим мозгом сюжетом и формой. Назовем мы эту картину двух разных берегов реки парадоксально - «Расстояние между одним и тем же. Фрактальное подобие», чтобы зритель сделал на ней значимое усилие и «перевернул» свое зрительное восприятие и воспринял пастельное поле во всей красе. И кстати, надо бы дать на стене при картине бумажку с определением фрактала для непосвященных. И лучше, если бумажка будет «под крышкой» другой бумажки: приподнял-прочел. Интерактивная динамика – часть игры, это хорошо и для умников, и для обычного зрителя. Все развлекутся и разомнутся, а заодно подойдут ближе к картине, и , может быть, что-нибудь еще разглядят.
Вернемся к узлу, для которого нужен стих, демонстрирующий и интегрирующий разрыв между прозой очевидного и поэзией пятен. Ну, учитывая, что в начале истории у нас стоит дом русалки и дорога, по которой ушел Иван Царевич, а восточную интеграцию смыслов хорошо делать с помощью хокку, выходит такой стишок, предлагающий перестать смотреть на сюжет и начать смотреть на формы:
Иван Царевич
Ушел. Русалке в доме.
А это – хокку.
Картина с вязами над Петровским тоже нуждается в стихотворной подписи, но она уже ведет к развязке, поэтому мы не столько разыгрываем зрителя, сколько играем с ним, все больше оказываясь «на одной стороне площадки», поэтому пишем – в рифму и без:
В Петровском
С отскоком:
От того, что видишь,
К тому, в чем смысл.
Опустив детали доработок, все стихотворение в итоге представляет собой сочетание верлибров, хокку и рифмованных стихов, - и выглядит так:
Не о деревьях.
1. Сороки.
2. Гостевой домик.
3. Дом хранителя Петровского.
4. Дом русалки.
5. Иван-Царевич ушел.
6. Река улыбается. Крокодила видите?
(Под бумажкой рядом – карандашный эскиз, демонстирующий крокодилью рожу)
7. Темно-зеленый
На зеленом. Серый на
Голубом. Видишь?
8. Горизонтальный дуэт.
9. Вертикаль. Трио. Желтое на сером.
10. Расстояние между одним и тем же. Фрактальное подобие.
(Под бумажкой рядом – определение фрактала. Это самоподобная или приближенно самоподобная фигура, увеличение масштаба которой не ведёт к упрощению структуры. На любом уровне приближения, с лупой или телескопом, мы увидим одинаково сложную картину. Многие природные объекты обладают фрактальными свойствами, например, побережья, облака, кроны деревьев, снежинки и кровеносная система человека.)
11. Фрактальное поле.
12. Белое на белом.
13. Пруд в деревне Велье.
Иван Царевич
Ушел. Русалке в доме.
А это – хокку.
(Под бумажкой рядом:
И подпись к №7 – тоже хокку)
14. В Петровском
С отскоком:
От того, что видишь,
К тому, в чем смысл.
15. Три облака.
Два дерева. Дом.
Видим с трудом
Или уже ясно?
16. Белое на синем.
Просто наслаждайся.
17. Не отражает.
Вот так делается современная «визуальная» поэзия «о пятнах и цветах форм». Будем честны – мы сваяли образовательный сборник из произведений малых поэтических форм. И если Вы теперь скажете, что это ж была живопись, а про поэзию и прозу Вы все еще не понимаете, я Вам отвечу, что ни одной Жениной картинки Вы в этой главе не видели.
Вы видели – глазами на листе бумаги - мои новеллы о структурно-поэтических образах. Еще видели мои и Женины соображения о том, как лучше донести авторскую идею до зрителя-читателя, вовлекая его в игровой сюжет, состоящий из малых форм и заставляющий пройти весь «квест» от начала до конца. И сделали мы это по правилам литературы, но не жестко, а с учетом поэтического развития авторской символической идеи. И теперь, идя по предложенному сценарию шаг за шагом, Вы легко сформируете свой сборник поэзии, ибо он точно так же доносит некую концептуальную идею о том, что поэзия не в слове, а только в связи слов, вблизи и выше их.
Так что теперь самое время взять свои образы, чтобы их звучно – и живо- расписать!
