увійти
Увійдіть на сайт
Залогіньтесь, щоб використовувати максимум функцій Артхіва
Странствующий рыцарь (Автопортрет)
Оскар Кокошка • Живопис, 1915, 180×89.5 см
Опис картини «Странствующий рыцарь (Автопортрет)»
Этот автопортрет Оскар Кокошка пишет в свои самые тяжелые времена, темные и безнадежные. После тяжелого и болезненного расставания с возлюбленной Альмой Малер, после войны и ранения, после официального заключения врачей: психически нестабилен.
Средневековые доспехи на себя Кокошка надел не случайно – когда-то давно он сравнил магическую любовную страсть, которая связывала его и Альму, с историями о средневековых героях, а самую известную свою картину, посвященную Альме, сначала назвал «Тристан и Изольда». И сейчас история завершается, Тристан погибает. Одна рука раненого средневекового рыцаря Оскара Кокошки простирается к небу, другая – тщетно пытается нащупать землю и схватиться за нее. Это изображение непередаваемой боли, для которой мало любого из символов, для которой требуется целый арсенал аллюзий и сравнений.
Буквы «ES», парящие в небесах, критики расшифровывают как крик «Eloi, Eloi, lama sabachthani» («Боже мой, Боже мой! Зачем ты меня оставил?»), с которым обращался Христос к Богу-отцу перед самой смертью на кресте. Мало, мало, даже этого мало. В тревожном небе над средневековым рыцарем парит крылатый человек, который тоже до странного похож на самого художника. Смерть ли, душа ли умирающего рыцаря – не столь важно, важно ощущение обреченности. Наконец, еще одна фигура – сфинкс с лицом женщины, причем, вполне определенной женщины. Она еще более жестока, чем древний сфинкс, она несколько лет мучила Кокошку вопросами и медленно убивала за неправильные ответы. Это Альма Малер. Если посмотреть на портреты Альмы, которые были написаны в течение этого бурного романа, сходство не вызовет сомнений.
Никто из художников, писавших в те же годы в Вене, не может составить Кокошке компанию в манере письма, композиционных и цветовых решениях. Его нервные, отчаянные мазки, его тревожная композиция – не часть традиции или художественной революции, это неактуально и непохоже на декоративность Климта или вызывающую чувственность Шиле. Это художественный метод, рожденный внутренней болью художника.
Автор: Анна Сидельникова
Средневековые доспехи на себя Кокошка надел не случайно – когда-то давно он сравнил магическую любовную страсть, которая связывала его и Альму, с историями о средневековых героях, а самую известную свою картину, посвященную Альме, сначала назвал «Тристан и Изольда». И сейчас история завершается, Тристан погибает. Одна рука раненого средневекового рыцаря Оскара Кокошки простирается к небу, другая – тщетно пытается нащупать землю и схватиться за нее. Это изображение непередаваемой боли, для которой мало любого из символов, для которой требуется целый арсенал аллюзий и сравнений.
Буквы «ES», парящие в небесах, критики расшифровывают как крик «Eloi, Eloi, lama sabachthani» («Боже мой, Боже мой! Зачем ты меня оставил?»), с которым обращался Христос к Богу-отцу перед самой смертью на кресте. Мало, мало, даже этого мало. В тревожном небе над средневековым рыцарем парит крылатый человек, который тоже до странного похож на самого художника. Смерть ли, душа ли умирающего рыцаря – не столь важно, важно ощущение обреченности. Наконец, еще одна фигура – сфинкс с лицом женщины, причем, вполне определенной женщины. Она еще более жестока, чем древний сфинкс, она несколько лет мучила Кокошку вопросами и медленно убивала за неправильные ответы. Это Альма Малер. Если посмотреть на портреты Альмы, которые были написаны в течение этого бурного романа, сходство не вызовет сомнений.
Никто из художников, писавших в те же годы в Вене, не может составить Кокошке компанию в манере письма, композиционных и цветовых решениях. Его нервные, отчаянные мазки, его тревожная композиция – не часть традиции или художественной революции, это неактуально и непохоже на декоративность Климта или вызывающую чувственность Шиле. Это художественный метод, рожденный внутренней болью художника.
Автор: Анна Сидельникова
