Когда я первый раз пришел к Н.Н., он встретил меня подчеркнуто вежливо, театрально подал руку, как взрослому. Н.Н. был небольшого роста, очень подвижный, угловатые плечи, большая бритая голова, худощавое актерское лицо. Он напоминал Мейерхольда, только лицо было веселое. Он все время острил, пел, кого-нибудь копировал. Жесты его были очень выразительны.
Кругом на стенах много этюдов, исполненных маслом на подрамниках и просто на кусках холста. Голова, автопортрет превосходно нарисован, легко написан. Рисовал он прекрасно. Рисунок несколько напоминал Касаткина и Серова. Гораздо позже я узнал, что рисунки Н.Н. любил Касаткин. Очень хорошо он рисовал карикатуры на знакомых. Они были удивительно похожи. Мне он ставил маску Христа, Венеры и двух купидонов. Больше ничего у него не было.
Рисовал я углем. Н.Н. очень хорошо исправлял ошибки, главным образом обобщая форму, затирая пальцем тени, прозрачно, легко, изящно. Остро подчеркивал характер. Я так привык рисовать углем, что совершенно не представлял, что можно рисовать другими материалами. В живописи он учил обобщенно видеть. Это было для Н.Н. главное. Н.Н. очень живо и образно рассказывал мне про своих учителей Касаткина, Степанова, и, в особенности, К. Коровина. Учился Н.Н. вместе с А. Герасимовым, Козиком, знал Маяковского, Бурлюка, Б. Григорьева. Про них он тоже часто рассказывал и копировал. Н.Н. сыграл очень большую роль в моей жизни, будучи моим учителем, а позже старшим другом. Я не встречал человека более оптимистичного, всегда оживленного... С ним было легко и интересно. Многосторонне талантлив, Н.Н. немного пел, хорошо играл на сцене. Карикатуры его не уступали Черемных, Элева и др.
Но жизнь в маленьком городишке, трудный заработок учителя рисования не дали возможности Н.Н. стать известным художником.
(другой вариант)
Это был Николай Николаевич Аршинов. Он окончил Московское училище живописи, ваяния и зодчества и, в отличие от Н.Н. Андреева, который все знай нахваливал меня ("ну, брат, ува-а-жил..."), стал серьезно со мной заниматься. Он жил неподалеку от нас, я приходил к нему дважды в неделю, он ставил для живописи несложные атюрморты, а для рисунка гипсовые головы, а потом поправлял мои работы - вот и вся метода. Но в ней-то и была для меня главная наука. Меня удивляло, как быстро, несколькими мазками или штрихами, Николай Николаевич мог из плохой работы ученика сделать хорошую.
Как я благодарен судьбе за встречу с этим человеком! За всю жизнь не встречал человека интеллигентнее, асположеннее и приветливее к людям. У Аршиновых мне всегда было легко и росто. Сначала их было трое - Николай Николаевич, его жена Любовь Матвеевна и дочь Ирина ("Ирочка"), потом возник симпатичный молодой человек Миша, а где то через годик явился и их с Ирочкой первенец Сережа. У Аршиновых было небогато, если не сказать бедно, но во всем их укладе и обиходе увствовалось, если можно так сказать, благородство вкуса.
Тогда в обычае были долгие чаепития. Меня тоже усаживали за стол, и за круглым аршиновским столом наслушался я премного интересного. Особенно навострял уши, когда Николай Николаевич начинал рассказывать о художниках.
Он знал Коровина, Степанова, асаткина, его однокашниками по училищу были Александр Герасимов, Козик, Маяковский..
А каких интересных людей я встречал у Аршиновых! Помню Андрея Степановича Белоусова (он впоследствии пел в аратовской опере, тенор), доктора Сергея Павловича Праведникова, учителя атематики Григория Константиновича Преображенского, Наталью Васильевну Чайковскую... Точно не помню, но, кажется, за чаем у Аршиновых возникла идея организовать во Льгове любительский театр. Для постановки был выбран "Потонувший колокол" Гауптмана. Николай Николаевич был и за режиссера, и за художника, и за актера - он играл роль Лешего, и мне тогда казалось, что лучшего Лешего и быть не могло.
(Из книги Е.В. Волобуева «Цветом и словом»)
- Роботи в 1 колекції
