Жорж
Брак

Жорж Брак (Georges Braque, 13 мая 1882, Аржантёй, Франция – 31 августа 1963, Париж, Франция) – французский художник, скульптор, коллажист и гравер, один из основоположников кубизма. Брак вырос в Гавре, где получил образование маляра и декоратора, следуя по стопам отца и деда. Параллельно он по вечерам учился живописи в гаврской Школе изящных искусств. После переезда в Париж художник примкнул к фовистам, большинство его ранних работ написаны в этом стиле. Однако все изменилось в 1907 году, когда Брак познакомился с Пабло Пикассо и увидел в его студии ставшую впоследствии легендарной картину «Авиньонские девицы». Художники начали работать вместе в 1909 году, вместе разрабатывая стиль, который будет назван кубизмом. Плодотворное сотрудничество продлилось до начала Первой Мировой войны, когда Брак вступил в ряды французской армии. В одном из боев он получил серьезное ранение и вернулся к живописи только в 1917 году. За время восстановления после травмы художник выработал особенный персональный стиль, которому оставался верен до конца жизни.

Особенности творчества художника Жоржа Брака: среди его ранних работ преобладали пейзажи, однако после начала работы с Пикассо и перехода к кубизму Брак надолго сосредоточился на натюрмортах. Много лет художник работал в технике папье-колле, но затем вновь вернулся к живописи. Со временем он отошел от резких линий и сложносочиненных конструкций, стал использовать более яркие цвета и изображать человеческие фигуры. Однако полностью от кубизма Брак так и не отказался.

Известные картины Жоржа Брака: «Пейзаж в Ла-Сьота», «Дома в Эстаке», «Пианино и мандолина», «Замок Ла Рош Гюйон», «Женщина с мольбертом».



О Жорже Браке вряд ли получилось бы снять такой же яркий и захватывающий фильм, как о Пабло Пикассо. Цвета Брака – серый, коричневый, зеленый – идеально подходят для маскировки. Он никогда не стремился быть на виду, предпочитая скрываться в тени популярных коллег, но при этом умудряясь оставаться одной из самых влиятельных фигур в современном искусстве. Он не любил слов «талант» и «виртуоз» и произносил их только с иронией. Несмотря на окружавшую его почти мистическую ауру, Брак был едва ли не самым рассудочным и благоразумным художником своего времени. Как сказал биограф Алекс Данчев, «он был непостижимым мастером безыскусного искусства».

Кровь, воздух и краска

Если задаться вопросом о том, откуда взялся уникальный художественный дар Жоржа Брака, ответ напрашивается сам собой: из крови и воздуха. Он родился в Аржантее, а детство и юность провел в Гавре – в местах, которые в разное время были центрами творческих паломничеств импрессионистов. Видимо, какая-то особая бунтарская атмосфера этих мест вдохновила Брака на то, чтобы на протяжении всей карьеры нарушать каноны и выходить за рамки традиций.

Отец и дед Жоржа были владельцами семейного предприятия, занимавшегося малярными работами, и оба писали любительские картины. Мальчик часто сопровождал отца в его художественных экспедициях. Впрочем, интересы Жоржа были разносторонними: помимо живописи он занимался боксом и брал уроки игры на флейте. Так и получилось, что Брак стал художником с фигурой атлета, посвятившим львиную долю своих работ музыкальным инструментам.

В самых ранних работах Брака вполне ожидаемо чувствуется влияние импрессионистов. В 15 лет он поступил на вечерние курсы в Академию изящных искусств в Гавре, позже брал уроки в парижской частной академии и Школе изящных искусств. А параллельно успел поработать маляром и декоратором интерьеров, отслужить в армии и принять решение полностью посвятить себя живописи. Отдавая дань уважения семейному ремеслу, Брак получил ценный опыт (например, научился создавать искусную имитацию текстуры дерева), который потом успешно интегрировал в свои художественные опыты.

Первый серьезный шаг вверх по личной художественной лестнице Жорж Брак сделал в 1905 году, когда на выставке Осеннего салона вошел в зал с картинами фовистов и оказался в яростном вихре необузданного цвета. Это, впрочем, никак не повлияло на его спокойный и уравновешенный характер: Брак был самым благоразумным «дикарем». Успех не заставил себя долго ждать. Уже в 1907-м он продал все шесть работ, которые представил на выставке Салона Независимых, и заключил контракт с галеристом Даниелем Анри Канвейлером. Этот шаг тоже оказался судьбоносным: Канвейлер познакомил Брака с авангардным поэтом и критиком Гийомом Аполлинером, а тот, в свою очередь, представил его Пабло Пикассо. По одной из легенд, когда Брак впервые увидел «Авиньонских девиц», он заявил: «При взгляде на эту картину возникает ощущение, что вы пытаетесь заставить нас есть паклю или пить бензин и плеваться огнем». Но было что-то такое в этих причудливых изломах женских фигур, что заставило Брака подняться на следующую ступеньку.

Раздор, революция и «две жены»

В 1908 году Жорж Брак представил шесть своих новых картин жюри Осеннего салона, членами которого были его соратники Анри Матисс, Жорж Руо, Альбер Марке и Шарль Герен. Все шесть были отклонены. По правилам Салона каждый из членов жюри мог «амнистировать» одну из таких работ, но этим правом воспользовались только Герен и Марке. Оскорбленный Брак совсем отказался выставляться, забрал все полотна и возложил всю вину за случившееся на Матисса, который ранее уже видел работу из этой серии.

Такую неоднозначную реакцию у жюри Осеннего салона вызвала серия пейзажей, которую Брак написал во время поездки в Эстак. Сюжеты были самыми простыми, даже тривиальными – дома, деревья, дороги, виадук – но стиль этих работ лишал дара речи и соратников, и критиков художника. Стиль, не имевший ни названия, ни школы, ни свода правил. С помощью весьма скудного набора красок, столь непохожего на фовистское цветовое безумие (1, 2, 3), Брак не просто создавал новые живописные образы. Казалось, под его кистью меняется само пространство. Вместо того, чтобы скромно отступать на задний план по законам традиционной перспективы, здесь формы выдвигались навстречу зрителю. А еще на холстах Брака постепенно становилось все меньше неба. Однажды оно исчезло совсем и появилось вновь лишь через 20 лет.

Когда шум немного улегся, Матисс вспоминал, что увиденная им картина (скорее всего, «Дома в Эстаке») была «действительно первым изображением, по которому можно было судить о происхождении кубизма… Мы расценили ее как нечто совершенно новое, вокруг чего было много дискуссий». Сейчас сложно судить, что это было: то ли изначальный страх Матисса перед сильным конкурентом, из-за которого он и не пустил Брака на выставку Салона, то ли попытка запрыгнуть в уходящий поезд и записать в свои заслуги то, что он с самого начала разглядел потенциал в революционных пейзажах.

Интересна, однако, другая упомянутая Матиссом очень важная деталь. Тот самый пейзаж он увидел не в студии Брака, а «в студии Пикассо, который обсуждал его со своими друзьями». Пикассо одолжил картину, чтобы исследовать и учиться. Так кто же все-таки был первым? Кто из них был «настоящим» родоначальником кубизма? Ответа на этот вопрос не существует. Точнее, ответом будет: «Ни один из них». Потому что кубизм в том виде, в котором мы его знаем, мог появиться только в этом тесном сотрудничестве, порой почти превращавшемся в сожительство, в постоянном обмене идеями, мнениями и критикой, во вдохновении, которое Брак и Пикассо черпали в картинах друг друга. Подробности об этом читайте в нашем отдельном материале.

Отношений, подобных этим, больше не было ни у одного из них. Да и вообще у кого бы то ни было. Пикассо, однажды назвавший Брака своей женой, «которая любила меня лучше всех», задал тон всем последующим шуткам на эту тему. Когда Брак лежал в больнице, и Пикассо не позволили увидеться с ним, тот потом рассказывал: «Медсестра не пустила меня в его палату. Она сказала, что с ним мадам Брак. Она же не знала, что мадам Брак – это я».

А тем временем настоящая мадам Брак почти все это время была рядом. Любимая и единственная Марсель, на которой Жорж Брак женился в 1912 году, оставалась рядом с ним до конца жизни (это как раз тот случай, о котором говорят «в горе и в радости»). Она незримо и неслышно поддерживала прославленного супруга во всех его художественных опытах. Она была религиозной, образованной и проницательной. В 1914-м она проводила мужа на войну, а спустя год сидела у его постели, когда он вернулся – серьезно раненый, временно ослепший и перенесший трепанацию. Брак смог вернуться к живописи только в 1917 году, после нескольких месяцев в госпитале и долгого восстановления дома. О том, каким человеком был Жорж Брак, известно не так уж много, о его жене – почти ничего. Кроме, разве что, легенды о том, что она сшила саван для Амедео Модильяни.

Говорящие детали, остроты и птицы

Окончательно восстановившись после ранения, Брак ненадолго вернулся к кубизму. Первое время он пишет строгие работы под влиянием своего друга Хуана Гриса, однако позже Брак отказывается от рубленой геометрии в пользу более мягких форм и плавных линий. К 1920-м годам он подошел зрелым, успешным, состоявшимся художником, который стал неотъемлемой частью культурных кругов парижского общества. К его мнению неизменно прислушивались, на него равнялись, иногда его даже боялись. Алекс Данчев в биографической книге о Браке называет его «третьим человеком в современном искусстве после Матисса и Пикассо», который, однако, «задавал тон всем». Джулиан Барнс в своем сборнике «Открой глаза» пишет: «Людей, встречавших Брака, поражала полнота, цельность его личности и все большее слияние этой личности с его искусством. Франсуаза Жило сказала: "Брак всегда был весь здесь и сейчас". Миро назвал его "примером всего, что есть умение, равновесие и вдумчивость". А молодой Джон Ричардсон, впервые попав в мастерскую художника, "чувствовал, что он оказался в самом сердце живописи"».

Тот же Барнс буквально в одном абзаце перечисляет какие-то незначительные на первый взгляд детали, которые делают Брака-художника и Брака-человека еще интереснее. Он не любил ходить в музеи и оставался сидеть у входа, отправляя супругу проверить, есть ли там что-нибудь стоящее. Приезжая в Лондон, он отправлялся не в Национальную галерею, а в любимую обувную лавку. Он любил красивую одежду и быстрые автомобили. В Лувре, куда он часто наведывался в первые годы жизни в Париже, его сильнее всего восхищали древнеегипетские и древнегреческие работы. Он разорвал связи с Андре Дереном и Кесом Ван Донгеном из-за их вынужденного сотрудничества с немецкими оккупантами, а однажды избил своего бывшего дилера прямо в Отеле Друо.

Прежняя дружба Брака и Пикассо так и не восстановилась. Если раньше они были «семейной парой», то теперь стали разведенными супругами, сохранившими вполне доброжелательные отношения, но изредка позволяющими себе отпускать едкие комментарии в адрес друг друга. «Хорошо развешаны» - обронил Пикассо на выставке картин Брака. «Хорошо обожжены» - вернул остроту Брак на выставке керамики Пикассо. Но последнее слово все же осталось за Браком. В 1950-е Пикассо предложил ему снова работать вместе, на что Брак ответил отказом. И однажды сказал: «Пикассо был великим художником. Теперь он только гений».

После возвращения к работе Брак продолжал писать сериями и циклами. Сначала были «канефоры» - женщины с корзинами фруктов (1, 2), затем фрукты переместились на каминные полки (иногда в компании с гитарой), а после перекочевали на одноногие столики. В 1930-е художник взялся за новую технику: он красил гипсовые таблички в черный цвет, а затем прорезал на них белые узоры, напоминающие орнаменты на греческой керамике. Во время Второй Мировой Брак создал серию небольших плоских скульптур с мифологическими сюжетами. Дальше были бильярдные столы и художественные мастерские. Тогда же, в годы войны, его полотна заполонили оскаленные черепа. А в последние годы жизни – огромные архаичные птицы (1, 2, 3), идеальный символ его одержимости пространством и движением. В самом конце Жорж Брак все же вернул себе небо.

Автор: Евгения Сидельникова.