История любви в картинах. Софья Кувшинникова - художница и возлюбленная Левитана

Дочка состоятельного чиновника, Софочка Сафонова совсем юной поняла, что искусство — если и не её призвание, так точно её стихия. Она музицировала, играла в любительских спектаклях, чуть позже увлеклась масляной живописью. Но главный талант своеобразнейшей особы с «лицом мулатки и фигурой Афродиты» был не в этом. «Поклоняясь театру, музыке, всему прекрасному, доблестному, я часто сталкивалась с очень интересными людьми», — простодушно поведает она в мемуарах.

Охота за «интересными людьми» станет для Софьи, что называется, образом жизни (за это ей изрядно достанется в чеховской «Попрыгунье»). Она рано выйдет замуж за много старшего её Дмитрия Кувшинникова — тоже «интересного человека», даром что не принадлежавшего к миру искусства напрямую. Кувшинников был полицейским врачом и страстным, самозабвенным охотником. В начале 1870-х художник Василий Перов напишет с его колоритной физиономии одного из трёх «Охотников на привале» (того, что слева).

Чета Кувшинниковых поселилась в четырёхкомнатной квартире дома под пожарной каланчой, неподалеку от знаменитого своей криминальной атмосферой Хитрова рынка. Пока муж горел на работе, его весёлая супруга, настоящая затейница и «женщина-праздник», обустроила в их гнёздышке салон, куда потянулись литераторы, художники, музыканты. У Софьи Петровны можно было встретиь драматическую актрису Марию Ермолову, оперного тенора Лаврентия Донского. Но и не знаменитым, а лишь подающим надежды людям искусства здесь тоже были рады, особенно если они могли смешно шутить и придумывать развлечения. Так в салоне Кувшинниковой появились братья Чеховы — Николай, начинающий художник, и Антон, молодой писатель.

Душой Салона, конечно же, была Софья — профессиональные музыканты всерьёз восхищались её игрой, к её живописи присматривался Третьяков. Дмитрий Павлович мог гордиться своей половиной. «Не раз, когда в гостиной жены собиралось пышное общество, — пишет историк искусства Софья Пророкова, — его вызывали остановить кровь, забинтовать рану или дать медицинское заключение о только что совершённом преступлении. Он был общим любимцем, и даже хитровские жулики относились к нему с грубоватой нежностью. После мрачной прокуренной комнаты полицейского участка, после зверских лиц и зрелища крови Кувшинников входил в освещенную гостиную. Он слушал звуки виолончели, пение, игру жены на рояле…»

Младший брат Чехова Михаил рассказывал: «Это была не особенно красивая, но интересная по своим дарованиям женщина. Она прекрасно одевалась, умея из кусочков сшить себе изящный туалет, и обладала счастливым даром придать красоту и уют даже самому унылому жилищу, похожему на сарай. Всё у них в квартире казалось роскошным и изящным, а между тем вместо турецких диванов были поставлены ящики из-под мыла и на них положены матрацы под коврами. На окнах вместо занавесок были развешаны простые рыбацкие сети».

Любила Кувшинникова и одежду в псевдонародном стиле. А вместо какой-нибудь породистой левретки, которой похвасталась бы дама высшего света, держала дома живого журавля. Он обитал на антресолях и обожал свою хозяйку.

Был ли уже тогда Левитан, как Софья Петровна любила, «интересный человек»? О да! И дело было не только в романтической попытке самоубийства. Совсем недавно он привёз из Крыма замечательные этюды — и их раскупили прямо с выставки. Он так молод, а уже знаменит. И как же хорош собой! Высокий и статный, с бархатными печальными глазами на бледном арабско-семитском лице, щегольски одетый и по-восточному степенный, он вообще мало какое женское сердце оставлял равнодушным.

Софья Петровна поняла, что никто лучше Левитана не поможет ей во всё более увлекавшем её занятии — исполнении пейзажей. Она спросила, не даст ли Левитан ей несколько уроков, и тот не смел отказать.

Вместе с Левитаном и его другом, пейзажистом и анималистом Алексеем Степановым Кувшинникова начала ездить на этюды, сначала в Саввинскую слободу в Подмосковье, потом на Волгу…