История любви в картинах. Амедео Модильяни и Жанна Эбютерн

Амедео. Начало

Само появление на свет будущего художника было нетривиальным. К моменту рождения его отец Фламинио Модильяни, торговец дровами и углем из Ливорно, объявил о своем банкротстве. Когда его жена Евгения вот-вот должна была стать матерью в четвертый раз, пришли приставы, чтобы арестовать имущество должника. Согласно старому итальянскому закону ложе роженицы было неприкосновенным, поэтому все ценные вещи в доме, которые только поместились на ее кровать, стали декорациями при рождении Амедео.

Мальчик был довольно болезненным: сначала он перенес плеврит, потом тиф, из-за которого, по легенде, он стал увлекаться живописью. Во время приступа сильной лихорадки он буквально бредил картинами итальянских классиков и говорил о своем призвании творить по их примеру. Родители были так рады выздоровлению сына от смертельной болезни, что разрешили ему оставить обучение в школе в возрасте 14-ти лет и поступить в частную художественную студию Гульельмо Микели, где Модильяни стал младшим из учеников.

Спустя два года стало известно о его заболевании туберкулезом, который истязал его всю оставшуюся жизнь. Несмотря на слабое здоровье, он поступил в Свободную школу живописи обнаженной натуры во Флоренции, а некоторое время спустя отправился в Венецию для обучения в Институте изящных искусств. А в 1906 году Модильяни переехал в Париж, чтобы с головой погрузиться в пучину богемной жизни, которую вели во французской столице многие прогрессивные художники того времени.

Столичный образ жизни не на шутку поглотил Амедео: алкоголь и гашиш стали его постоянные спутниками. Они помогали отвлечься от нищеты и чувства нереализованности, в котором перманентно пребывал художник: его картины никому не нравились и плохо продавались, а на увлечение скульптурой ему не хватало ни здоровья, ни средств. Однако броская внешность и хорошие манеры делали Модильяни привлекательным в глазах женщин. Ему приписывали несколько ярких романов с незаурядными и очень непохожими друг на друга женщинами — эти романы разгорались так же быстро, как и гасли.

В водовороте страстей

Молва приписывала художнику любовные отношения с Анной Ахматовой. Они познакомились, когда ему было 26, ей — всего 20, и она приехала в 1910 году в Париж во время медового месяца вместе с мужем Николаем Гумилевым. По легенде, по возращении поэтессы в Петербург Модильяни писал ей страстные письма. Когда Ахматова снова оказалась в Париже, они провели вместе три месяца, после чего она вернулась к мужу.

Но свидетельств этой связи не существует. Косвенными доказательствами считаются рисунок Модильяни с изображением Ахматовой и ее эссе об их общении, написанное лишь полвека спустя. В нем говорилось о том, что отношения их были сугубо дружескими. Они много гуляли по улицам французской столицы и декламировали стихотворения любимых поэтов на скамье в Люксембургском парке. Набросок карандашом, подаренный художником Анне, по ее словам, был написан Модильяни по памяти, и она вовсе не позировала ему в обнаженном виде.

Ахматова говорила, что Модильяни всегда был окружен плотным кольцом одиночества, даже когда находился в толпе, тепло приветствовавшей его. «Вероятно, мы оба не понимали одну существенную вещь: все, что происходило, было для нас обоих предысторией нашей жизни: его — очень короткой, моей — очень длинной», — писала она.

В 1915 году Модильяни сошелся с женщиной такой же эксцентричной, как и он сам. Беатрис Хастингс (настоящее имя Эмили Элис Хей) была британской поэтессой и писательницей, увлекавшейся теософией и мистицизмом. Она поселилась на Монмартре неподалеку от студии Модильяни, и вскоре разгуливали по улицам Парижа, собирая все взгляды прохожих. Беатрис, хотя и одевалась по-английски элегантно и сдержанно, но имела обыкновение добавлять к своему костюму яркую деталь вроде причудливой шляпы или корзинки с живой уткой в руке. Наряд ее кавалера представлял собой живописные лохмотья, которые были когда-то добротным костюмом из бархата.

Пара была знаменита не только примечательным внешним видом — эпатаж был лейтмотивом их отношений. Беатрис могла дать фору художнику и по части выпивки, и по темпераментным выходкам.
Об этом она оставила письменные свидетельства: «Дэдо обычно приходил пьяный и бил стекла, пытаясь войти в дом. Если в это время я и сама бывала пьяной, начиналась жуткая сцена, — вспоминала Беатрис в своих записках. — Однажды у нас произошло целое сражение, мы гонялись друг за другом по всему дому, вверх и вниз по лестнице, причем его оружием был цветочный горшок, а моим длинная метла. Вслед за тем он сокрушил наружные ставни, что уже самым непосредственным образом заинтересовало домовладельца, который несколько ночей подряд стоял на страже своей собственности и теперь решил обеспечить мой покой. Как я была тогда счастлива, в этой хижине на Монмартре!»

Удивительно, но эта своеобразная связь продлилась почти два года. За это время Модильяни написал немало портретов своей возлюбленной, хотя по ним сложно заподозрить художника в любви к своей модели. Он изображал ее не особо привлекательной женщиной со злобными глазами и чопорно поджатыми губами, хотя на сохранившихся фотографиях Беатрис выглядит более чем миловидно.

Следующей задокументированной пассией Амедео была Симона Тиру — студентка из Канады, подрабатывавшая моделью у художников. Они познакомились в молочной лавке, где он расплатился за ее покупки своим рисунком. Симона стала ему позировать, а потом и вовсе переехала к художнику.

Было в Модильяни что-то такое, что заставляло женщин терять голову и писать ему такие строки с просьбой о примирении после расставания: «Клянусь головой моего сына, который для меня — все, что я далека от какой бы то ни было хитрости. Но я Вас слишком любила, и я так страдаю, что умоляю Вас об этом, как о последней милости… Мне просто хотелось бы немножко меньше ненависти с Вашей стороны. Умоляю Вас, взгляните на меня по-доброму. Утешьте меня хоть чуть-чуть, я слишком несчастна, и мне нужна только частица привязанности, которая бы мне так помогла».

Ребенок, которого упоминает Симона в письме, мог быть сыном Модильяни, хотя он категорически это отрицал. Когда она умерла от туберкулеза всего через год после смерти художника, мальчика отдали на усыновление. Женщина, которая помогала найти приемную семью, спустя несколько лет получила фотографию ребенка, поразительно похожего на Модильяни, но фото было без каких-либо подписей. Признанная дочь художника Жанна Модильяни считала ребенка Симоны Теру сыном художника, о чем упоминала в своей книге «Модильяни: человек и миф».

Жанна навсегда

Летом 1917 года 33-летний Амедео встречает 19-летнюю Жанну Эбютерн — юную парижанку, которая станет его преданной спутницей до конца жизни. Вероятнее всего, они познакомились в Академии Коларосси, где она корпела за мольбертом, снова и снова стирая рисунок резинкой, чтобы начать его заново. Девушка стремилась стать художницей вслед за ее старшим братом Андре, пейзажи которого уже выставлялись в «Осеннем салоне». По некоторым сведениям Жанна также была моделью у Цугухаро Фудзиты — авангардного художника японского происхождения, прибывшего покорять Париж в 1913 году.
Дочь, Жанна Модильяни, так описывала свою мать со слов знакомых: «Жанна была маленького роста, с каштановыми волосами рыжего отлива и очень белой кожей. Из-за этого яркого контраста волос и цвета лица друзья прозвали ее Кокосовым орехом».

Отец Жанны Ашиль-Казимир Эбютерн был служащим в парфюмерной компании и прилежным католиком, а по вечерам он заставлял всю семью слушать избранные места из трудов его любимого философа Паскаля. Несмотря на то, что Жанна жаловалась приятельнице на регулярные экзекуции философской мыслью, эта семейная традиция оказала немалое влияние на формирование ее личности. Знакомые описывали ее как здравомыслящую и серьезную особу с ярко выраженной индивидуальностью.
Поэт Макс Талов вспоминал: «Она была похожа на птицу, которую легко спугнуть. Женственная, с застенчивой улыбкой. Говорила очень тихо. Никогда ни глотка вина. Смотрела на всех как будто удивленно».

При всей своей внешней скромности и сдержанности Жанна обладала несгибаемой волей. Когда она рассказала родителям о серьезности своего намерения связать свою жизнь с Модильяни, те были категорически против. Мало того, что художник славился своими пьяными похождениями и жил на грани нищеты, так еще ко всему прочему был евреем, что в то время было абсолютно неприемлемо для католиков.

Жанна предпочла своего возлюбленного родителям, что означало фактический разрыв с ними. И хотя художник так и не успел узаконить свои отношения с возлюбленной, для окружающих — друзей, матери Амедео и всей богемной тусовки, — она сразу стала считаться его женой. И даже родители со временем были вынуждены признать этот неудобный выбор их строптивой дочери.

До встречи с Жанной Модильяни некоторое время проживал в «Отель де Мин», комнату в котором для него оплачивал меценат Леопольд Зборовский. Но для пары места в ней оказалось совсем уж мало, и он подыскал для них чрезвычайно скромное по условиям, но более просторное помещение на предпоследнем этаже старого дома с большими окнами, продуваемыми всеми ветрами. Жена Зборовского и ее приятельница навели своими силами порядок и минимально обставили квартиру, доставив туда печь и некоторые предметы мебели. Модильяни занялся замазыванием бесчисленных щелей, через которые в комнату светило солнце, и окрасил стены в оранжевый и охру.

Теперь влюбленные жили вблизи Люксембургского сада. В их распоряжении были всего две комнаты, в которых даже не было дивана: гостям художник предлагал воспользоваться чемоданом вместо дивана. Да и тот со временем пришлось продать, ведь в отсутствие желающих купить картины у пары не всегда были деньги даже на обед. Но Жанна никогда не жаловалась на скромную обстановку и жизнь впроголодь — для нее это был настоящий рай в шалаше, пусть даже любимый не переставал спускать свой редкий и случайный заработок на алкоголь и гашиш.

Конечно, окружающие недоумевали: что могла найти такая красивая девушка из хорошей семьи в изможденном туберкулезом, пьянством и бедностью художнике? Что ж, помимо того, что сегодня назвали бы харизмой, Модильяни обладал хорошими манерами и доброй душой. Именно это оставалось неизменным, невзирая на образ жизни Амедео. Те, кто достаточно близко его знали, рассказывали о художнике как об отзывчивом, преданном и порядочном друге и даже считали, что его невоздержанность и эксцентричные выходки в питейных заведениях были показными. Пикассо приписывают такие слова: «Странно, где-нибудь на бульваре Сен-Дени Модильяни никогда не увидишь пьяным, а вот на углу бульвара Монпарнас и бульвара Распай — всегда».

Начало конца

С приходом 1918 года стало ясно, что туберкулез начал забирать силы художника: он сильно похудел и не переставая кашлял по ночам. Жанна забеременела и тоже жаловалась на плохое самочувствие. Поэт и коллекционер Леопольд Зборовский, который оказывал Модильяни финансовую поддержку и продавал его картины, решил заплатить за их проживание на юге Франции, чтобы пара могла поправить здоровье.

Именно благодаря активному содействию Зборовского появилась на свет серия картин с обнаженными моделями, которые впоследствии стали самыми известными работами Модильяни.
Коллекционер установил ежедневную оплату в размере 15 — 20 франков, снабжал художника необходимыми расходниками, нанимал натурщиц и даже предоставил свою квартиру в качестве студии. Зборовский был готов буквально на все, чтобы поддержать талант, в который он безоговорочно верил. Он любил повторять: «Амедео — большой художник. Мне жаль, что у меня недостаточно денег, чтобы он рисовал, а не торговал своими рисунками в кафе».

В Ниццу вместе с Жанной и Амедео поехала ее мама, чтобы поддержать дочь во время беременности. Какое-то время эти трое жили вместе, но обстановка быстро накалилась и Модильяни поспешно съехал в самый дешевый отель. Там проститутки из сочувствия соглашались позировать художнику безвозмездно, видя его бедственное положение — их не останавливали даже возражения сутенеров. Он пишет из Ниццы целых девять писем Зборовскому: то с просьбами выслать денег, то с благодарностью за финансовую поддержку. В них художник выражает беспокойство о том, что он становится слишком большой обузой для своего покровителя. И хотя Амедео старался писать определенное количество картин ежемесячно, ему приходилось крайне нелегко. Мало того, что сил на работу едва хватало — слишком яркое солнце и смена привычной среды вкупе с вызывающе роскошной обстановкой фешенебельного курорта мало способствовали занятиям живописью.

29 ноября 1918 Жанна родила дочь, которую назвали в честь матери. У нее не получалось наладить кормление ребенка - пришлось прибегнуть к помощи кормилицы, что стало дополнительной статьей расходов. Модильяни все так же продолжал пить, здоровье его от этого только ухудшалось. Жанне с новорожденной малышкой приходилось крайне нелегко, но она никогда не жаловалась и не упрекала Амедео. Он же вел себя в отношении своей семьи как настоящий итальянец: представлял Жанну только своим самым близким друзьям и никогда не появлялся с ней в заведениях. Как позже предполагала Жанна Модильяни в своей книге, посвященной отцу, он, видимо, очень гордился женой и новорожденной дочерью, но и в то же время ответственность за них могла внушать ему страх.

В начале лета 1919 года Модильяни с Жанной и дочерью вернулись в Париж. Ребенка пришлось отправить в деревню к кормилице, так как в мастерской, где они жили, не было никаких условий для ухода за малышкой. Жанна навещала ее каждую неделю, но оставить Модильяни одного в Париже не могла. Она снова забеременела, и художник всерьез вознамерился узаконить их отношения — он даже подписал соответствующее заявление. Но так и не смог осуществить свое намерение.

К зиме ему становилось все хуже, и то ли от ухудшения здоровья, то ли от прогрессирующего пьянства художник стал срываться даже на Жанне. Он все чаще пропадал в питейных заведениях, а она разыскивала его там, чтобы попытаться увести домой и уберечь от неприятностей. Но однажды ей это не удалось.
В один из морозных дней середины января 1920 года после одной из попоек Модильяни не дошел до мастерской и после ночи, проведенной на улице, заболел нефритом. Состояние его стремительно ухудшалось в течение нескольких дней. Художника привезли в больницу, где 24 января он умер от туберкулезного менингита.

Нет жизни без любви

Утром 25 января Жанна пошла в больницу, чтобы в последний раз увидеть умершего возлюбленного. Она долго стояла у тела Модильяни в полной тишине и так же молча отошла от него, не отрывая от него глаз. Отец убедил ее поехать после случившегося в родительский дом, где за ней могли бы присматривать. Там Жанна все также продолжала хранить молчание, не проронив ни слезинки. В течение всей ночи брат Андре наведывался к ней в комнату и всякий раз обнаруживал Жанну стоящей в задумчивости у окна. В 4 часа утра она выбросилась из этого окна — окна пятого этажа, забрав вместе с собой жизнь их второго с Амедео ребенка, который вот-вот должен был родиться.

Модильяни хоронили 27 января на еврейском участке кладбища Пер-Лашез при большом стечении народа: его друзей, деятелей искусства и простых жителей Парижа. Как это бывает и по сей день, смерть художника вызвала повышенный интерес и его творчеству и спрос на его картины: ушлые дельцы старались скупать работы за бесценок, пока цена не начала расти.

Похороны Жанны проходили на следующий день в обстановке практически полной секретности: на отдаленном кладбище Банье, в присутствии лишь ближайших родственников. Ее семья винила Модильяни в смерти своей дочери и была категорически против того, чтобы Амедео и Жанну хоронили рядом друг с другом. Но 10 лет спустя по настоянию родственников художника останки Жанны Эбютерн были все-таки перевезены на кладбище Пер-Лашез и перезахоронены рядом с ее возлюбленным.

Трагическая история любви, которая продлилась всего два с половиной года, оставила заметный след в искусстве в виде нескольких десятков картин Модильяни с изображением Жанны Эбютерн. А в 2004 году режиссер Мик Дэвис снял художественный фильм «Модильяни» с Энди Гарсией в главной роли.

Жанна. Продолжение

Жанна Модильяни, оставшись сиротой в возрасте всего 14-ти месяцев, отправилась на родину отца в Италию. Как и Амедео, она провела детство в Ливорно в семье своих бабушки и дедушки, а официально ее удочерила тетя — сестра художника. Жанна окончила факультет истории искусств во Флоренции. Во время Второй мировой войны она бежала в Париж, спасаясь от преследования из-за еврейских корней и даже участвовала во французском Сопротивлении. После войны она посвятила себя исследованию жизни и творчества отца и в 1958 году написала книгу «Модильяни: человек и миф».