Валентин
Александрович Серов

Валентин Александрович Серов (7 (19) января 1865 Санкт-Петербург — 22 ноября (5 декабря) 1911, Москва) — выдающийся русский живописец, признанный мастер психологического портрета, ученик Ильи Репина.

Особенности творчества художника Серова: картинам Валентина Александровича свойственна «солнечная» палитра и светлая интонация — художник искал в живописи возможность передать все то, что называл «отрадным». Его портреты отличаются глубоким проникновением во внутренний мир героя и творческой честностью — добиваясь удивительного сходства, Серов умел подчеркнуть характерные черты, порой не самые лестные для модели. Поздние работы художника характеризуют его как универсального артиста, не ограниченного стереотипами какой-либо школы или направления.

Известные картины Валентина Серова: «Девочка с персиками», «Летом», «Девушка, освещенная солнцем», «Портрет Иды Рубинштейн», «Похищение Европы».

Глядя на светлые, брызжущие солнцем и жизнелюбием картины Валентина Серова, непросто поверить в то, что рисовал их персонаж замкнутый, немногословный, в целом, довольно мрачный. Федор Шаляпин, ставший впоследствии близким другом Серова, признавался, что первое время попросту боялся этого невысокого, крепко сбитого человека с пронизывающим взглядом и вечной папиросой в уголке рта. Сделавшись популярным портретистом, Серов пользовался огромным спросом. Позировать ему было не только данью моде, но и возможностью пощекотать нервы: все знали, что серовская кисть может быть по-настоящему безжалостной. Серов умел заглянуть своему герою в душу, вытащить на холст самую суть, взглядом, жестом, осанкой передать сокровенные и, порой, нелицеприятные черты. Скидок он не делал ни олигархам, ни светским прелестницам, ни членам царской семьи.

Один из его учеников — Николай Ульянов — писал: «Внешне суровый, замкнутый в себе, Серов не сразу обнаруживал свою внутреннюю сущность — чистосердечие и почти детскую прямоту. До конца жизни он был одержим своей правдой, остро чувствовал ее и хранил со страстью фанатика».

Мамина школа

Отец Серова — Александр Николаевич — был известным композитором и музыкальным критиком. Мать — Валентина Семеновна — тоже играла на фортепианах. Кроме того, Валентина Семеновна была барышней с идеями. Знатный российский музыковед Владимир Одоевский писал в своем дневнике: «Серов женился на девушке-музыкантше — стипендиатке Музыкального Общества, которая знает все Баховы фуги наизусть… необходимо охранить это гениальное существо от нигилистского болота, в которое она готова попасть». Опасения Одоевского не были напрасными: возле Валентины Семеновны перманентно терлась «неблагонадежная» молодежь, кого-нибудь из ее окружения то и дело арестовывали. Илья Репин, часто бывавший в доме Серовых, вспоминал, как однажды попытался уступить хозяйке место (все стулья в комнате были заняты многочисленными гостями), но та лишь поджала губы и молча удалилась. Не подозревая о том, Репин оскорбил Валентину Семеновну, посягнув на самое святое — гендерное равноправие.

Валентин Серов рос в чрезвычайно артистической среде. Во времена безденежья (а они случались, несмотря на профессиональный успех) его отец одалживался у Достоевского. На домашних представлениях (в которых маленький Валентин изображал ангела) присутствовали Тургенев и Алексей Толстой. Будучи с родителями в Швейцарии, он, четырехлетний, катался верхом на ньюфаундленде Рихарда Вагнера. Калейдоскоп лиц, пейзажей, интерьеров, синкопированный европейский галоп, артиллерийские залпы шампанского, хмельные бубенцы, замки, сцены, овации, предрассветные споры об искусстве и вновь перестук колес — это было детство, полное ярких впечатлений. И это было совершенно несчастное детство: Валентину отчаянно не хватало общения со сверстниками.

После смерти отца (Александр Серов скоропостижно скончался от сердечного приступа) шестилетний Валентин был определен в трудовую коммуну в Смоленской губернии. Валентина Семеновна отбыла в Мюнхен, чтобы продолжить там свое музыкальное образование, сын был бы ей там обузой. Он воссоединился с матерью уже через год: коммуна благополучно испустила дух, и мальчика привезли в Мюнхен. Впрочем, это мало что изменило. Мать была постоянно занята служением искусству и борьбой за права женщин — Валентин был предоставлен сам себе. Не лучше было и когда Валентина Семеновна, наконец, обращала внимание на сына — воспитательницей она была требовательной, деспотичной, а иногда и жестокой.

После переезда в Париж в жизни юноши появилась отдушина — уроки рисования, которые он брал у старого друга семьи — Ильи Репина.

По-настоящему счастлив он бывал, когда гостил с матерью в Абрамцево — на даче Саввы Мамонтова. Река, лодки, лошади, сверстники — здесь, пусть и недолго, у него было что-то, напоминавшее нормальное детство. Жена Мамонтова — Елизавета Григорьевна — тоже музицировала. Еще ребенком Серов подметил разницу между громокипящим исполнением матери и вкрадчивой манерой Мамонтовой. Это различие проявлялось не только на домашних концертах, и вскоре Серов начал испытывать к мягкой и мудрой Елизавете Григорьевне сыновние чувства. До конца своих дней он любил Мамонтовых и чувствовал себя у них в кругу семьи.

Что касается Саввы Мамонтова, дружба с Валентиной Серовой обошлась ему недешево. В 1899 году она уговорила Мамонтова поставить ее оперу «Илья Муромец». Многие, включая исполнителя заглавной роли — Федора Шаляпина — предостерегали Мамонтова, считая произведение откровенно слабым. Но тот не сумел отказать жене заслуженного композитора и матери гениального живописца. Представление было освистано московской публикой — таких провалов частная опера Мамонтова не знала.

Так или иначе Валентина Семеновна Серова добилась немалых успехов на ниве феминизма — вошла в историю как первая русская женщина-композитор.

Как мать она не преуспела.

Тяжело и медленно

Успех пришел к Валентину Серову не сразу. Наблюдая, как ловко — парой-тройкой экономных штрихов — поправляет его детские эскизы Репин, он сомневался, действительно ли у него есть талант к рисованию. Позднее, когда Серов учился в Академии художеств и в студии Павла Чистякова, эти сомнения только усилились. Особенно комплексовал Серов, глядя на другого студента Чистякова — Михаила Врубеля.

Расправившись с натурщицей за один сеанс, Врубель милостиво отпускал ее, и Серову приходилось просить девушку, чтобы она дополнительно позировала специально для него. Врубель за 15 минут набрасывал эскиз, над которым Серов бился неделями. Талант Врубеля был ярок и очевиден — судя по всему, он с ним родился. Серову же ремесло давалось тяжким трудом.

Уже добившись определенного признания, художник Валентин Серов какое-то время пребывал в тени своего отца — в рецензиях за его фамилией обычно следовало уточнение в скобках «сын известного композитора». Серов писал картины медленно — эта его особенность была известна многим. Некоторых потенциальных клиентов отпугивала перспектива позировать десятки сеансов, а работы по фотографиям Серов не признавал. Все это не способствовало укреплению его материального положения — особенно болезненное звучание денежные вопросы приобрели, когда художник обзавелся семьей (у Серова и его жены Ольги было шестеро детей).

Ситуация осложнялась тем, что Серов не умел торговаться, ненавидел брать в долг, словом, был, по определению Репина, совершенно «не оборотист». Однажды художник попросил у Павла Третьякова задаток за картину и тот, проявив тень неудовольствия, вышел за деньгами. Смущенный Серов не дождался Третьякова — сбежал от смущения, а после страшно переживал, что обидел своим требованием хорошего и щедрого человека. В другой раз — чтобы не прослыть скрягой — он взял с несметно богатой семьи Юсуповых цену меньшую, чем обычно просил у средней руки купцов (о чем потом, конечно, жалел).

Даже в пору расцвета и славы, когда картины художника Валентина Серова считались признаком роскоши, их автор зачастую нуждался. В его творческой биографии не было «джек-пота», стремительного прорыва, утра, которым он проснулся бы знаменитым. Он шел к своему успеху шаг за шагом.

Не рожа ли?

Однажды (он в те годы учился в школе) Валентин Серов сделал удивительное открытие. Оказывается, если нарисовать толстяка еще более толстым, сходство только усилится. Метод этот открывал блестящие перспективы. Юный художник выискивал в однокашниках и менторах характерные черты и утрировал их до предела. Носатым пририсовывал гигантские «флюгеры». Бровастых снабжал густыми раскидистыми кустами. Красивых девочек изображал с ангельскими крылышками за плечами. И неизменно срывал аплодисменты — узнавание было стопроцентным. Он показал свои рисунки Репину, и тот прочитал своему ему лекцию о жанре шаржа и карикатуры. Репин объяснил мальчику, что здесь требуются деликатность и такт — шарж должен быть таким, чтобы «жертва» смеялась вместе с художником. Серов внял предостережениям учителя. Особенно после того, как один из его школьных преподавателей опознал себя в одной из карикатур (и не рассмеялся). Впрочем, он использовал этот опыт позднее.

Своим успехом в качестве портретиста Серов в немалой степени был обязан тому школьному прозрению. Он, как никто другой, умел подметить в модели характерную черту (разумеется, уже не столь очевидную, как слишком большой нос) и перенести на нее эмоциональный акцент. Зачастую это давало неожиданный (для заказчика) эффект: Серов не умел льстить. Купца он мог изобразить с бумажником наперевес (или с характерным жестом), светскую даму увековечить с приглуповатой улыбкой и пустым взглядом, юного наследника прославленной фамилии — воплотить на холсте с присущими наследнику самовлюбленностью и заносчивостью.

Куда более тонкие нюансы появлялись в его портретах, когда Серов испытывал к модели симпатию. Разворотом плеч, наклоном головы, точно пойманным жестом, угаданной по глазам эмоцией Валентин Серов мог передать на картине все — от душевного смятения до готовности свернуть горы. Это было уже не безупречное владение ремеслом и даже не искусство — подлинная магия.

Не считаясь с известными рисками, клиенты расталкивали друг друга локтями — очереди на Серова были задолго до небезызвестной выставки в Третьяковке.

Не последнюю роль во всеобщем ажиотаже сыграли заказы, поступавшие ему от Николая II. Дело окончилось размолвкой с императорской семьей. Государыня Александра Федоровна пыталась давать Серову советы, и тот предложил ей окончить портрет за него. Работу он так и не завершил, что лишь подняло в цене его акции — каждый хотел, чтобы его написал мастер, отказавший самому императору.

Некоторых Серов хотел написать сам, другим был обязан, третьих не хотел обидеть отказом. Плюс родственники, друзья, коллеги (и у всех у них, представьте, были дети). Учитывая, как медленно работал над своими картинами художник Валентин Александрович Серов, можно вообразить какой лавине работы ему постоянно приходилось противостоять.

Разумеется, чтобы свести концы с концами, Серов постоянно был вынужден писать заказные портреты — множество заказных портретов. Разумеется, это изрядно его тяготило. Когда кто-нибудь из друзей упоминал о возможности получить заказ, Серов то ли с опаской, то ли с надеждой спрашивал: «Не рожа ли?».

Великий молчальник

По мере того как росла его слава, Серов все больше вовлекался в общественную жизнь. После долгих уговоров он согласился руководить натурной мастерской Московского училища живописи. Принимал активное участие в выставочной деятельности — сначала с передвижниками, потом — с оппозиционным журналом «Мир искусства». Помогал Савве Мамонтову и Сергею Дягилеву с оформлением опер и балетов. Занимался делами Третьяковской галереи.

Все это давалось Серову нелегко — человек не самого легкого нрава, он трудно сходился с людьми. Завоевать его расположение было отнюдь не просто. Друзей — не поклонников, единомышленников или добрых знакомых, а именно друзей — у Серова было не много. Кроме Мамонтовых и Репина, он был особенно близок с Константином Коровиным (имея в виду неразлучность этих двоих, Мамонтов называл их «Серовин»). Серов честно пытался дружить с Врубелем — по крайней мере, до тех пор, пока тот сохранял признаки вменяемости. Испытывал большую и всепрощающую симпатию к Сергею Дягилеву. Высоко ценил Шаляпина — не только, как артиста, но и как друга.

Время от времени у Серова случались размолвки даже с самыми близкими. К примеру, после того, как Серов показал Репину портрет Иды Рубинштейн, в их отношениях наметилось временное охлаждение. Репин скептически относился к поздним «модернистским» картинам Валентина Серова, а тот весьма болезненно реагировал на критику.

Впрочем, даже среди самых близких Валентин Серов имел репутацию «великого молчальника», его — сдержанного и немногословного — было трудно вывести из себя.

Исключением были события, заставлявшие конфликтовать извечную серовскую сдержанность с его обостренным чувством правды и справедливости. Так в 1905-м, став свидетелем расстрела мирной демонстрации, он вышел из состава Академии художеств, поскольку винил в случившемся президента Академии — великого князя Владимира Александровича. В такие моменты великий молчальник Серов молчать не мог.

В погоне за солнцем

В самом начале творческого пути, путешествуя по Италии, 22-летний Серов писал своей будущей жене Ольге Трубниковой: «Легко им (итальянским живописцам — ред.) жилось, беззаботно. Я хочу таким быть — беззаботным; в нашем веке пишут все тяжелое, ничего отрадного. Я хочу, хочу отрадного и буду писать только отрадное!».

Это несколько наивное стремление в полной мере воплотилось на таких известных картинах художника Серова, как «Девочка с персиками», «Девушка, освещенная солнцем», «Летом» — «отрадное» давалось ему в творчестве. В жизни Валентин Серов искал его с той же неутолимой жаждой. И не находил.

Будучи знаменитостью с мировым именем, признанным мастером, пользующимся непререкаемым авторитетом у коллег и человеком, окруженным любовью друзей и родных, он зачастую чувствовал себя несчастным. И не мог объяснить причин хандры — ни себе, ни другим.

Почти через 20 лет после первой поездки, Серов возвращался в Венецию, в надежде вернуть то беззаботное и солнечное ощущение «отрадного». Супруга художника удивлялась метаморфозам, которые происходили с ним в заграничных поездках: во Франции или Италии Валентин Александрович заметно оживал, но, едва вернувшись домой, мрачнел на глазах.

После тяжелой болезни, которую художник перенес в 1903 году, к его обычной «пасмурности» прибавилась ипохондрия. Серов сделался суеверен. Как-то в окно его московской квартиры залетел попугай. Птица, к которой Валентин Александрович сильно привязался, вскоре умерла, и он видел в этом дурной знак.

Серов постоянно расспрашивал мать о том, как умер отец — его беспокоило сердце, и он подозревал, что недуг — наследственный. Однажды, после репетиции в театре, одна из актрис предложила подвезти Серова, и тот, называя адрес, пошутил: «Только не спутайте. Ваганьковский переулок, а не Ваганьковское кладбище».

Валентин Серов умер в ноябре 1911 года, ему было 46 лет. В посмертной речи, которую произнес его старый соратник по «Миру искусства» Дмитрий Философов, говорилось: «Мы потеряли не только замечательного художника, но и громадную моральную силу. С его смертью художественная семья может распасться. Нет больше связующего звена, живого морального авторитета, перед которым одинаково преклонялись бы и старые, и молодые».

Автор: Андрей Зимоглядов